Шрифт:
— Поручик Зарайский!
Петр Николаевич с трудом вылез из аэроплана. Ныло все тело. В ушах стояла острая боль.
— Валерьянки не надо, господин воздухоплаватель? — расстегивая и снимая с Нестерова шлем, намеренно громко — чтоб Стоякин услышал! — спросил Зарайский.
Никто не засмеялся. Каждый думал: «Бог весть, как почувствую себя в воздухе я сам…» Стоякин, как обычно, был непроницаем.
«Фарман» снова поднялся в небо…
Офицеры обступили Нестерова.
— Ну, как там, наверху? Небось сердце в пятки ушло?
— Что Стоякин? Не кричал?
— В воздухе… ветер… не того… не сдует?
Петр Николаевич поглядел в полные тревоги и любопытства лица товарищей и негромко ответил:
— По правде сказать… страшновато! Думаю, что с непривычки это.
Офицеры возбужденно заговорили, поглядывая на снижающийся аэроплан:
— Держись, братцы!
— Нестеров воздухоплаватель и тому страшно, а нам и вовсе пропадать!
— Миша! Комплект белья захвати непременно, пригодится!
Стоякин сел, и пока аэроплан подруливал к ангару, было слышно, как Зарайский громко пел:
— Тор-реадор, смелее в бой!.. Тор-реадор…
Когда аэроплан остановился, князь Вачнадзе многозначительно пропел в тон Зарайскому:
— …И ждет тебя лю-юбовь!
Стоякин нахмурился и резко позвал:
— Подпоручик Передков!
Миша вздрогнул и подбежал к Зарайскому за шлемом.
— Ну, как ты себя чувствовал? — спросил он с улыбкой.
— Превосходно! — с бравадой ответил Зарайский. — Словно на балу в собрании!
Но он был бледен, как мел, и у него дрожали губы.
«Как глупо я вел себя в полете! — молчаливо терзался Петр Николаевич. — Надо было смотреть, как управляет аппаратом Стоякин, а я считал волосы на его затылке. Струсил! Струсил самым постыдным образом! Что подумает обо мне Стоякин?..»
Почему-то вспомнился студенческий митинг в Петербурге, жандармский ротмистр с тараканьими усами и холодок, сочившийся по спине, когда вместе с Данилкой уходил он из актового зала университета, вобрав голову в плечи и с трудом преодолевая отвращение к самому себе… Чего испугался он тогда? Ареста? Тюрьмы? Нет! Его привела в трепет возможность исключения из Михайловского училища. В опасности была мечта об офицерской службе. Другой жизни он не мыслил себе. Офицером был отец, в офицеры произведены братья.
Сегодня он испугался того же: гибели своей мечты, такой близкой к осуществлению. Потеряй он сознание от головокружения, от душившей его тошноты — и никогда не быть ему летчиком! О том, что он мог вывалиться из аппарата, Петр Николаевич не думал.
«И все-таки мерзко, мерзко я вел себя в воздухе! Как тогда в университете. Нисколько не лучше!..»
Петр Николаевич был в прескверном настроении, когда Миша Передков выпрыгнул из аэроплана и передал шлем «князю Жоржику». Прекрасные глаза юного подпоручика горели восторгом.
— Господа! Я сочинил стихи! — сказал он громко, с нервною ноткою в голосе.
— Неужели? — удивились офицеры.
— В воздухе? Ну и Миша!
Стоякин повернулся так, что скрипнула корзина-сиденье и попросил:
— Прочтите-ка!
Винт вращался на малых оборотах, тонко и ласково высвистывая.
Передков поднял руку и нараспев продекламировал:
Один поэт поднялся в небо… О, сколько сердцу в нем замет! И тот, кто там с поэтом не был, Беднее сердцем, чем поэт.— Хорошо! — коротко похвалил Стоякин. Товарищи шумно приветствовали Передкова:
— Молодец, Миша!
— Ты — первый небесный поэт!
Зарайский скривил рот в ехидной ухмылке:
— Очень милые стихи, конечно. Но вторые две строчки я бы изменил так:
И тот, кто там с поэтом не был, Не знает, как дрожал поэт!Все засмеялись. Только Стоякин метнул неодобрительный взгляд на Зарайского и резко прибавил обороты мотору…
После трех бессонных ночей, опасений, тревожных раздумий, которые измучили Петра Николаевича, наступил, наконец, второй полет.
— Поручик! Вам разрешается класть руку сверху на рычаг управления. Чувствуйте, что я делаю, но не мешайте управлять, — быстро сказал Стоякин, не оглядываясь, словно был убежден, что каждое его слово будет «на лету» подхвачено учеником.
Стоякин порулил к стартеру.
— Следите за горизонтом! — пересиливая шум мотора, кричал он, отодвигаясь влево, чтобы Петру Николаевичу можно было взяться за ручку управления. — В этом ключ полета! Горизонт!