— Хорошо, — ответил граф — и принялся молиться.

Вместе с ним молилась Мария-Антония. Ее музыка не смолкала ни днем ни ночью.

И вот наступил день казни. Множество народа сошлось, чтобы проститься с Раймондом, но еще больше стояло закованных в сталь воинов — они должны были предупредить попытки освободить осужденного. Жуткое место казни на площади, окруженное глухими стенами, делалось еще страшнее от черной тучи ворон, слетевшихся отовсюду, предчувствуя кровавое пиршество. С тех пор как чужеземцы вторглись в страну, в ней почти не осталось певчих птиц, зато расплодилось воронье, и хриплое карканье наполняло воздух.

Вот загремели барабаны, взревели трубы, граф взошел на костер, и его привязали к позорному столбу. Вспыхнуло пламя — и тут налетел страшный порыв ветра. Дым с огнем ударили в толпу и, прежде всего, в стражу. Густая пелена застлала глаза, и люди не знали, куда бежать. Огромная птица вырвалась из костра и взмыла в небеса.

Когда дым рассеялся, на пепелище не осталось и следа от осужденного, но зато видны были останки десятков воинов и любопытных торговцев, заживо сгоревших. Вот такое чудо явилось народу.

Едва оправившись от потрясения, враги решили и этот случай использовать в своих интересах. Опережая молву, они распустили слух о том, что Раймонд — святой, и его наследницей должны считать Марию-Антонию, графскую невесту. Иноверцы были уверены, что с ее помощью они смогут управлять людьми. Когда же цель будет достигнута, ее можно будет объявить ведьмой и казнить. И все было бы так, но Мария-Антония отказалась признать графа мертвым.

— Он жив! — твердила она. — Я знаю, что он жив.

Другим препятствием оказался замок. Со дня казни никто не мог войти в него: ворота не открывались, а воинов охватывал суеверный ужас при одном приближении к стенам. Высоко в небе, и днем, и в ночные часы, над замком кружил орел и стаи воронья срывались с деревьев и уносились прочь, подальше от этого места. Проходило время, а цитадель Раймонда де Таверро оставалась неприступной, и ее прозвали жилищем орла.

Наконец угрозы врагов заключить отца в тюрьму возымели свое действие. Мария-Антония согласилась войти в замок. Ворота сами открылись навстречу ей. Враги торопливо подыскали ей жениха из своих людей — такой брак мог примирить жителей с захватчиками. В день свадьбы сотни людей заполнили роскошно убранные залы. Торжественная процессия остановилась во дворе.

Орел кружил над замком. Мария-Антония запрокинула голову.

— Дайте мне скрипку! — потребовала она, и ее не осмелились ослушаться.

Зазвучала музыка, и орел начал спускаться. Жених схватил арбалет и выстрелил в птицу. Стрела со свистом устремилась в небо и не вернулась назад. Внезапно в ясном голубом небе сверкнула молния и прогремел гром. Люди в тревоге обернулись к Марии-Антонии. Лицо ее светилось от счастья.

— Я вижу! — воскликнула она. — Наконец-то я вижу вас, мой возлюбленный Раймонд!

И в самом деле, жених ее исчез, а рядом с ней стоял граф де Таверра. Толпа его подданных, торжествуя, ринулась через ворота, и общая радость воцарилась в замке. Враги в ужасе бежали прочь.

Я не знаю, чем иным, кроме безумия, объяснить тот кошмар, что ворвался и овладел моей жизнью и сознанием. Как случилось, что я лишился цельности, перестал ощущать время и пространство, усомнился в своем прошлом, заблудился в настоящем и в конце концов потерял себя? Возможно ли это? Если личность ощущает потерю, то нет нужды доказывать, что она присутствует в данный момент. Но тогда кто кричит от отчаяния, если сознание пусто, тело — как собака, потерявшая хозяина; окружающий мир бессвязным хаосом врывается в осиротевшее вместилище того, что было некогда мною, и чувства кипят в угаре бессмыслия, а разум лишь фиксирует события, не пытаясь хоть как-то расставить или объяснить их… Стоп! Я лгу! Безбожный обман! Разве моя исповедь не есть попытка найти почву в гиблом болоте помешательства? А слезы и стенания? О чем они и кому предназначены, если не тому жалкому, исчезнувшему призраку, что был моим «я»?

Впрочем, необходимо в любой истории изложить возможную последовательность событий, а тогда вероятнее обнаружить в них и логику. Итак, я считаю, самое ужасное — это ощущение бесцельности существования, которое преследовало меня с детских лет. Мне было совершенно безразлично, вырасту я или нет, кем бы я хотел стать, чем заняться. Боюсь, что моя привязанность к родителям была чисто формальной и не вызывала стремления к подражанию или идентификации. Замкнутый, отчужденный, я не нуждался в похвалах или порицании, обладая единственным достоянием, которым судьба наградила меня с избытком, это — воображение. Назвать его мечтательностью я бы затруднился. Мои фантазии не складывались в какой-либо смысловой сюжет и не приводили к каким-то заключениям. Например, я просто мог мысленно соединяться с волнами или растениями, камнями или огнем и переживать их жизнь, как если бы они были наделены моими чувствами и разумом. Я мог долгие часы предаваться осознанию огромных пространств Вселенной, измеряя их скоростью мысли или моего взгляда. Эти развлечения или занятия были забавными, если б не поглощали из меня драгоценную энергию жизни. А я буквально достигал границы смерти во время своих межзвездных и иных скитаний. И тут не служило наградой или оправданием то, что я видел закат на Венере или электрическую бурю на Меркурии. В эти моменты лишь усилия эскулапов удерживали меня на этом свете. Позднее, когда у меня не стало хватать сил на свои грезы, мое сознание переместилось в сновидения. Я стал жить во сне и спать наяву. И так же покорно моя психика переживала обрывки чужих жизней, клочья чьих-то чувств и впечатлений, куски событий, не имевших ко мне никакого отношения, но привлекающих мою волю вмешаться в них.

Затем, помимо того, ко мне присоединилось непонятное, навязчивое ощущение, что я что-то забыл в своей жизни и должен непременно вспомнить, тогда в мой внутренний мир вернется гармония. В плывущем потоке моего сознания, которое привыкло к отвлеченным, почти абстрактным, образам, мне требовалось нечто конкретное, за что бы надо было зацепиться и сделать точкой отсчета для других событий. И вот, не знаю откуда, в мои сновидения нежданно вошел странный, повторяющийся сюжет. Я плыву на каком-то старинном паруснике, набитом сокровищами. У меня одна цель — я должен выбросить все золото за борт. Однако моя попытка разгадана, и команда морских бродяг набрасывается на меня, чтобы уничтожить. Странным образом, но шкипер становится на мою сторону, и мы успешно сражаемся с экипажем. Наконец враги частью полегли, частью загнаны в трюм, и тут мой союзник обращает свою шпагу против меня. Я защищаюсь, не понимая смысла в поведении шкипера. Буря, налетевшая внезапно, делает наше сражение еще бессмысленней. Неуправляемый корабль трещит под натиском волн и грозит развалиться каждое мгновенье, а мы продолжаем обмениваться ударами…