Утро привело Фалькона в недоумение. Город исчез, исчезла река, и оста¬лось лишь высохшее русло да голая скала, напоминающая костистую лапу.

Художнику ничего не оставалось делать, как закинуть котомку с пожитками за спину и отправиться дальше по дороге. К полудню жара усилилась, следовало подумать о привале. Он выбрал тенистый дуб и направился к нему. Там уже, разморенный солнцем, спал какой-то путник Фалькон вгляделся, и сердце его упало — то был Гонсалес де Эрейра.

Любопытство заставило художника заглянуть в резной сундучок, стоящий рядом со спящим. В нем свернулась кольцом узорчатая змейка, а рядом, на кар¬тоне, мерцало изображение вчерашнего города! Мелкие детали то сливались, то увеличивались, как если бы над картиной водили лупой. Они жили и двигались, и можно было разглядеть любой уголок, любой камешек, которые, подчиняясь взгляду, показывали самих себя.

Холодная цепкая рука легла Фалькону на плечо:

— Так вот ваша благодарность за то, что я помиловал вас, сеньор! Готовьтесь теперь к смерти!

— Но вы должны дать мне возможность защищаться! — возразил художник.

— Это не для бродяг и мошенников! — ответил Гонсалес, вытаскивая шпагу.

Вдруг Фалькон увидел, что змейка зашевелилась и, вытянувшись стрелой, метнулась к нему. Рука его ощутила эфес шпаги и тяжесть толедского клинка, ярко блеснувшего на солнце. Зазвенела сталь. Чернокнижник, встретив отчаянное сопротивление, чертыхался Фалькон читал молитву.

— Пора с вами кончать! — крикнул Гонсалес — и тут же напоролся на шпагу художника. Обливаясь кровью, он сел на землю.

Фалькон отбросил оружие и поспешил перевязать противника. Далее они двинулись вместе.

— Вряд ли мы до ночи найдем приют, — молвил художник.

Гонсалес посмотрел на него с упреком:

— Приют за спиной, синьор. Я только не смею воспользоваться им до заката солнца. Говорю вам еще раз, хоть вы не верите. Город помещается весь в моей картине.

И впрямь, к исходу дня он развернул свою картонку. Змейка обвила картину — и перед ними, как из-под земли, явился город, похищенный чернокнижником.

Они вошли в ворота через арочный мост и приблизились к дворцу. У порога Гонсалес указал страже пальцем на Фалькона.

— Схватить его и бросить в тюрьму. Завтра он будет казнен! У вас есть какие-нибудь пожелания, синьор?

— Да! Я просил бы поместить меня в камеру герцогини Бланки де Лерма.

— Пусть так, — устало промолвил наместник.

Только ночь провел он в тюрьме с прекрасной герцогиней, но она стоила тысячи ночей даже всей жизни. Ни Фалькону, ни Бланке не нужно было слов, чтобы понять друг друга. В обоих билось одно сердце и жила одна жизнь. Души их соединились в любви, которая была для них единственной в мире, и она раздвинула стены их тюрьмы. Они вышли в город, но не покинули его. Они пели и танцевали в тавернах, они разглядывали сокровища герцогской казны и пили волшебное вино, и те кто встречал их, становились счастливыми.

Но в час, назначенный для казни, оба пришли на площадь, чтобы вместе умереть.

Чернокнижник ждал их, и палач стоял с ним рядом.

— Прежде чем ты прикажешь поднять топор, дон Гонсалес, подними мою перчатку, если осмелишься, я бросаю тебе вызов художника и утверждаю, что твой талант ничего не стоит без колдовства! Я готов создать город, не копию, а оригинал, и он превзойдет твое искусство!

— Что ж, попробуй, — ответил чернокнижник растерянно.

И все силы души, все чудеса пережитой ночи, всю радость встречи со своей возлюбленной Бланкой Фалькон вложил в свою фантастическую картину. Он нарисовал немыслимый воздушный город Солнца. На берегу небесного океана, на залитых прозрачными волнами мраморных плитах вставали аркады висячих садов. Золоченые шпили соборов сплетались в узорную решетку. Дворцы с широко распахнутыми окнами, зовущие к празднику, поражали своим великолепием. Невиданные птицы и бабочки, наполняющие пространство, звери подле водопадов, рыбы в реках… И то была не застывшая во времени, забытая Богом сказка, но живая жизнь, текущая из прошлого в будущее в вечном настоящем. Да, в нем присутствовали и печаль, и смерть, но в нем были и радость, и рождение!

Восторженный крик толпы приветствовал творение Фалькона. И тогда нежданно явилась Эффа. Переливающееся таинственными узорами змеиное тело оплело чернокнижника, а голова, вдруг превратившись в голову юной девушки, приблизилась к его лицу. Она словно явилась из рисунка Фалькона в таверне, где танцевала цыганка. Вот раздвоенный змеиный язык скользнул к пересохшим губам Гонсалеса — и тот рухнул на колени.

Еще мгновение — и Эффа метнулась к картине Фалькона. Сверкнула молния, и прогремел гром. Тучи разверзлись, и на другом берегу реки возник огромный город Солнца! Змея вспыхнула ослепительным огнем и, превратившись в радугу, соединила два города воздушной аркой. Только миг длилось чудо и затем исчезло. Люди и когда-то украденный город вернулись в свое время к своей жизни. Герцог де Лерма остался во дворце вместе с молчащим двойником своей жены, созданной Гонсалесом де Эрейра, а Бланка и Фалькон, простившись, отправились в путь, где весь мир был для них домом.

В самом конце огромного парка, окружающего опустевший дворец, находилась старая ивовая аллея. Изящным полукругом она завершала границу королевских угодий. Сохранившие стройность бурые стволы все свое великолепие подняли к небу.

Серебристые уборы ветвей тянулись к земле лишь затем, чтобы осенить ее, но любой ветерок тотчас взметал их вверх.

В легких сумерках вся аллея удивительно напоминала разнаряженных в зеленовато-серебристые платья дам. Ровными парами они замерли, прислушиваясь, не прозвучит ли музыка, чтобы двинуться в торжественном танце к горящему огнями далекому дворцу.