— Умираю, в больницу, быстрее в больницу!

— Вы, вы… — заикаясь, забормотал водитель.

— В шоке я была, — пояснила я, — вот и вскочила, а сейчас чувствую, что мне конец!

— Да, да, — хотел что-то сказать водитель.

— Ты придурок, если сейчас не отвезешь меня в больницу, то до конца жизни будешь париться на нарах, — прикрикнула я на него и, жалобно постанывая, прикрыла глаза.

Это подействовало. Машина тронулась с места. Метров через пятьсот мимо нашей машины пронеслось несколько машин, груженных серьезными спортивными парнями, и автобус с группой захвата при полном параде. Вовремя я убралась.

— Как вы себя чувствуете? — спросил шофер, глядя на меня с испугом.

— А как ты думаешь я себя чувствую? — зло спросила я и приказала: — Тормози здесь.

— Тут нет больницы, — удивился шофер, поглядывая в окошко.

— Я уже выздоровела, — рявкнула я на него. Стоянка, где стоял мой «Фольксваген», находилась поблизости.

В деревню Смелую я приехала выжатая, словно лимон. Баба Маня, встретив меня в огороде, рассказала, что Алина целый день искала по деревне телефон, куда-то хотела позвонить, но не сумела, так как в Смелой, после кражи телефонного кабеля со столбов в прошлом году, единственной связью с миром стал мобильник председателя колхоза. Председатель же на прошлой неделе уехал в город и до сих пор не возвращался. Я поинтересовалась у бабы Мани, где дети находятся в настоящий момент.

— Да на речку пошли купаться, — махнула она рукой в сторону холма за дорогой. — Я им сказала, чтобы осторожнее. Там ведь везде тележки от комбайна потоплены, да берег крутой, можно расшибиться.

— Как замечательно-то, — пробормотала я, соображая, умеют ли дети вообще плавать.

Словно услышав мои мысли, баба Маня сказала.

— Вроде Алинка собиралась малого плавать научить. Я им говорила, что на нашей речке учить нельзя, но их разве удержишь. Залезла в погреб за сметаной, вылезла — их нет. Кинулась к речке — как сквозь землю провалились.

— Или в воду канули, — закончила я свою мысль, срываясь с места. — С этими детьми я точно сдвинусь.

Пробежав через холм, я спустилась к небольшой речушке, текущей по дну неглубокого оврага, заросшего камышом. Из зарослей неслось кваканье лягушек, тихо журчала вода. Прикрывая ладонью глаза от бликов клонящегося к закату солнца, я обозрела окрестности. Детей нет и в помине, только гнущийся от ветра камыш.

— Алина, Ринат! — закричала я и побежала вдоль берега. — Где вы, отзовитесь немедленно!

Ответом мне было кукование кукушки, укрывшейся где-то в ветвях скрюченных акаций на склоне холма.

— Алина! Ринат! Вашу мать! — кричала я.

По рукам словно полыхнуло огнем. Я посмотрела вниз и увидела, что забежала в густую поросль молодой крапивы. Под ногами чавкала черная грязь. Пробежав еще метров двести, я потеряла в прибрежной трясине правую босоножку.

— Алина! — закричала я так пронзительно, что испугала ворон на деревьях.

От шороха за спиной встрепенулось сердце. Я резко обернулась, замахиваясь для разящего удара, но успела вовремя остановиться. Перепачканный грязью и каким-то пухом, на меня налетел Ринат и, обхватив руками, заревел.

— Что за дела? — принялась я его успокаивать. — Где Алина?

— Она бросила меня и пошла к шоссе ловить машину в город, — признался, хлюпая носом, Ринат. — Она сказала, что я сын грязного араба и меня тут в овраге съедят бомжи.

— Спокойно. Бомжей я беру на себя, — сказала я бодро. — Теперь пойдем искать твою сестру, чтобы надрать ей задницу.

— Пойдем, — согласился Ринат. Его глаза вспыхнули мстительной радостью.

Алину мы настигли голосующей на шоссе. Увидев нас, она попыталась скрыться, но была схвачена мной и в принудительном порядке доставлена в дом бабы Мани.

— Ну, слава богу, нашлись, — сказала баба Маня, ставя на стол чугунок с картошкой и сковороду с жареной свининой и луком. — Раньше, когда на деревне были дети, часто случалось, что кто-нибудь тонул на речке или терялся в лесу. Поэтому родители всегда пороли ребятишек перед тем, как отпускать гулять, наказывая строго-настрого не отходить далеко и не купаться в незнакомых местах, — посвятила она нас в прошлое своей деревни.

— Пороть? А неплохая мысль… — протянула я, сидя на лавке у стены и поглядывая на Алину, примостившуюся рядом.

— Только попробуйте, — насупилась Алина и, обращаясь к хозяйке, добавила: — Я не буду есть эту гадость.

Баба Маня от души отвесила ей подзатыльник.

— Ты, старая… — завопила Алина в ярости, вскакивая с лавки.

Я закрыла девчонке рот ладонью и вытащила вон из избы.

— Чего ты добиваешься? — напустилась я на нее на улице. — Зачем ты хотела убежать?

У Алины на глазах выступили слезы.

— Я хочу домой! — закричала она, дубася меня кулаками. — Отдай мне телефон! Я позвоню маме!