Стихотворения
вернуться

Мицкевич Адам Бернард
Шрифт:

EXEGI MUNIMENTUM AEKE PERENNIUS…

[Я воздвиг крепость прочнее бронзы… (лат.)]

Из Горация
Встал памятник мой над пулавских крыш стеклом.Переживет он склеп Костюшки, Пацов дом,Его ни Виртемберг не сможет бомбой сбить,Ни австрияк-подлец немецкой штукой срыть.Ведь от Понарских гор до ближних к Ковно вод,За берег Припяти слух обо мне идет,Меня читает Минск и Новогрудок чтит,Переписать меня вся молодежь спешит.В фольварках оценил меня привратниц вкус,Пока нет лучших книг – в поместьях я ценюсь.И стражникам назло, сквозь царской кары громВ Литву везет еврей моих творений том.

Париж, 12 марта 1833 г.

Стихотворение, навеянное визитом Францишка Гжималы

ЭПИЛОГ К ПОЭМЕ «ПАН ТАДЕУШ»
Так думал я на улицах парижских,В шумихе, в хаосе обманов низких,Утраченных надежд, проклятий, споров,И сожалений поздних, и укоров.О, горе нам? бежавшим на чужбинуВ суровый час, кляня свою судьбину.Тревога неотступно шла за нами,Все встречные казались нам врагами.Все туже сдавливали нас оковы,Еще. чуть-чуть – и задушить готовы.Когда и к жалобам все были глухи,Когда из Полыни доносились слухи,Как похоронный звон, как плач надгробный,Когда притворный друг и недруг злобныйСтарались сжить нас поскорей со светаИ даже в небе не было просвета,То дива нет, что нам постыло это,Что, потеряв от долгой муки разум,Накинулись мы друг на друга разом.Хотел бы малой птицей пролететь яСквозь бури, грозы, ливни, лихолетьеИ вновь вернуть безоблачность погоды.Отцовский дом, младенческие годы.Одна утеха в тяжкую годинуС приятелями ближе сесть к камину,От шума европейского замкнуться,К счастливым временам душой вернуться,Мечтать о родине, забыв чужбину.Зато о крови, льющейся рекою,О родине, охваченной тоскою,О славе, что еще не отгремела,О них помыслить и душа не смела!Народ перетерпел такие муки,Что мужество заламывает руки!Там в горьком трауре мои собратья,Там воздух тяжелеет от проклятья,В ту сферу страшную лететь боитсяИ буревестник – грозовая птица.Мать-Польша! Так недавно в гроб сошла ты,Что слов нет выразить всю боль утраты!Ах! Чьи уста похвастаться готовы,Что ими найдено такое слово,Которое вернет надежды снова,Развеет мрак отчаянья былого,Поднимет сердца каменное веко,Чтоб горе выплакать. Не хватит векаТакое слово отыскать на свете,Придется ждать его тысячелетье.Когда же наконец с рычаньем гордымУдарят мщенья львы по вражьим ордамИ смолкший крик врагов всему народуВдруг возвестит желанную свободу,Когда орлы родные с громом славыДомчатся до границы Болеслава,Врагов в тяжелой битве уничтожат,Упьются кровью всласть и крылья сложат,Тогда, увенчанны листвой дубовой,Уже без снаряженья боевого,Герои к песням возвратятся снова:Им в доле их высокой и завиднойО прошлом слушать будет не обидно,Над судьбами отцов заплачут самиПечальными, но чистыми слезами.Сегодня нам, непрошеным, незваным,Во всем былом и будущем туманномЕще остался мирный край, однакоВ котором счастье есть и для поляка:Край детства, с нами неразрывно слитый,Как первая любовь не позабытый.Он не отравлен горьким заблужденьем,Не омрачен бесплодным сожаленьем,Не затуманен времени теченьем.О, если б сердце улететь могло быТуда, где я не знал ни слез, ни злобы,Где, как по лугу пестрому, по светуБродили, радовались первоцвету,Топтали белену, а трав целебныхНе избегали на лугах волшебных.Тот край счастливый, небогатый, скромныйБыл только наш, как божий мир – огромный.Все в том краю лишь нам принадлежало,Все помню, что тогда нас окружало,От липы той. что на холме росла тамИ зеленью дарила тень ребятам,До ручейка, бегущего по скатам,Все было близко нам и все знакомоВплоть до границы, до другого дома.Те земляки, покинутые нами,Одни еще остались нам друзьямиСоюзниками верными навечно.Кто жил там? Мать, сестра, еще, конечно,Приятели; когда мы их теряли,Как долго предавались мы печали!И не было конца слезам, рассказам…Там к пану крепче был слуга привязан,Чем муж к жене в иных краях. Там, в Польше,Солдат о сабле сокрушался дольше,Чем брат о брате здесь. Там горше втроеОплакивали пса, чем здесь героя.Друзья мои, лишь в руки взял перо я,За словом слово в песню мне бросали,Как в сказке журавли, что услыхалиНад диким островом в стране туманаКрик заколдованного мальчугана,По перышку бросали, по другому,Он, сделав крылья, долетел до дому.Дожить бы мне до радостного мига,Когда войдет под стрехи эта книга,Чтоб девушки за пряжею куделиНе только бы родные песни пелиПро девочку, что скрипку так любила,Что и гусей для скрипки позабыла,Про сиротинку зорьку-заряницу,Что на ночь глядя загоняла птицу,Чтоб взяли девушки ту книгу в руки,Простую, как народных песен звуки.Бывало, предавались мы забавеПод липою валялись на отаве,Читая о Юстине и Веславе,Садился эконом за столик рядом,А то и пан, коль проходил он садом,И не мешали чтению, пороюНам объясняли то или другое,Хваля хорошее, простив дурное.И ревновали мы поэтов к славе,Еще гремящей там, в лесу и в поле,Хотя не увенчал их КапитолийНо рутовый венок, сплетенный жницей,Лаврового венка милей сторицей.

* * *

От самого себя меня оборони!Сквозь письмена твои я зрю в иные дни,Как солнце сквозь туман, который золотоюНам мнится пеленой, а солнце – слепотою.Но тот, кто зрячей солнц, жемчужный тот туманВоспринимает как очей самообман.Лучом моей людской и солнечной зеницыПронзаю глубь твою, тянусь к твоей десницеИ.вопию: «Открой мне тайн твоих темницы!»Узнай про мощь мою – ты равен только ейПремудростью своей и волею своей.Не знаешь своего начала? Так и племяЛюдское своего не помнит появленья.Чем занят ты? В себя извечно погружен.И род людской – в своих делах погряз и он.Для мудрости своей ты сам непознаваем,И мы о нас самих в незнанье пребываем.Не знаешь ты конца – и мы не можем знать,Умеем, как и ты, делить, соединять.Ты – разный, ну и мы умами несводимы,Един? Ну что ж, и мы – сердцами мы едины.Ты мощен в небесах, мы звезды числим там;Всевластен на морях – мы бродим по морям.Ты, что сияешь без восхода и захода,Чем отличён, скажи, ты от людского рода?Воюешь на земле и в небе с сатаной?Воюем мы в себе и боремся с собой.Однажды ипостась ты принял человека,На миг – или таким ты пребывал от века?

[1835–1836]

РАСКАЯНИЕ ПРОМОТАВШЕГОСЯ

О, сколько вас, приятелей, подруг,В очах, подобно звездам, промелькнуло.К моим рукам тянулось столько рук!Ни разу сердце к сердцу не прильнуло.Проматывал я сердце, как казнуМладой транжир. Но должники, не каясь,Сбежали. Можно ль ставить мне в вину,Что стал приметлив, что остерегаюсьДовериться сомнительным рукам?Прощайте вы, прелестницы, прощайте,Знакомцы юности – прощаю вам!А крохи, уцелевшие на счастье,До времени я прячу, юный мот.Уже о старческом забочусь хлебе…Нашел того, который часа ждет,Чтоб отплатить с лихвою… Он на небе!

[1835–1836]

* * *

Прясть любовь, как шелкопряд нить внутри себя снует,Источать из сердца, как льется из земли ручей,Развернуть, как златобой, что из зернышка куетЗолотой листок; впитать в глубину души своей,Словно ливни пьет земля; реять с ней среди высот,Словно ветер; и раздать, как пшеница раздает»Семена; и, словно мать, – пестовать среди людей.И сравнится мощь твоя с полнотою сил природных,А потом, как мощь стихий, разрастется мощь твоя,А потом сравнится мощь с мощью соков живородных,После – с силою людской, с мощью ангелов господних,И сравняешься в конце со владыкой бытия.

1839, Лозанна

* * *

Над водным простором широкимПостроились скалы рядами,И их отраженья глубокоВ заливе кристальном застыли…Над водным простором широкимПромчалися тучи грядами,И их отраженья глубоко.Как призраки дымные, плыли…Над водным простором широкимОгонь в облаках пробегает,Дрожит в отраженье глубокомИ, тихо блеснув, угасает…Опять над заливом день знойный,И воды, как прежде, спокойны.В душе моей так же печально,И глубь ее так же кристальна…И так же я скал избегаю,И так же огни отражаю…Тем скалам – остаться здесь вечно,Тем тучам – лить дождь бесконечно…И молньям на миг разгораться…Ладье моей – вечно скитаться.

Лозанна [1839–1840]

* * *

Когда мой труп садится перед вами,В лицо глядит и тешится словами,Душа не здесь, она давно с ним розноО, далека в тот миг она и слёзна!Есть и у мысли край ее родимыйТо дивный край, и для меня он отчий,У сердца моего там побратимыИ та родня ему дороже прочей.Туда в разгар забот или забавыВдруг ухожу. Там запах медуницы,Там на лугу, где по колено травы,Со мной играют бабочки и птицы.И светлая сбегает по ступеням,Пересекает жито молодое,И тонет в нем, и, выплывая с пеньем,Встает на взгорье утренней звездою.

[1839–1840]

* * *

Полились мои слезы, лучистые, чистые,На далекое детство, безгрешное, вешнее,И на юность мою, неповторную, вздорную,И на век возмужания – время страдания:Полились мои слезы, лучистые, чистые…

[1839–1840]

УПРЯМАЯ ЖЕНА

Самоубийствами весьма богат наш век,И если только человекНа берег выйдет погулять,Встревожен чем-то – по всему видать,И если плохо он одет, обут,Речная стража тут как тут!Решает, что пришел несчастный утопиться,И, от души сочувствуя ему,Спасает – и ведет в тюрьму.Однажды человек над Сеною бежалПротив течения. Его жандарм поймал,Спросив с официальным удивленьем,Чем объяснить такое поведенье.«Несчастье! – тот кричит, – спасите человека!Моя законная женаУпала в реку!»На что жандарм ему ответствует резонно:«Не знаешь, видно, ты гидравлики закона:Утопленника вниз всегда несет теченье!Против теченья ты несешься почему ж,Когда бежать в обратном должен направленье?»«Моей не знаешь ты жены! – воскликнул муж.Не жизнь у нас была, а вечный спор!Всегда все делала она наперекор,И у меня теперь такое убежденье,Что даже мертвая она плывет против теченья!»