Тихо, с замиранием сердца — хотя отчего бы? — спустившись по лестнице, Энн на цыпочках прокралась к задней двери, сделала глубокий вдох и только потом, открыв ее, выпорхнула на улицу.

Утро было теплым и солнечным, в воздухе стояли насыщенные ароматы лета, и Энн, прошествовав через городок, углубилась в заросли, окружавшие журчащую реку. Вода у берегов была усеяна тысячами ярко-желтых кувшинок, а мириады занятых своим делом насекомых, наполняли воздух несмолкающим гулом. Один раз Энн заворожено замерла, увидев плеснувшую в воде серебристую рыбину, и вдруг впервые ощутила, что огромный город остался где-то далеко-далеко, за тысячу миль отсюда. Бросив долгий взгляд на громоздившиеся в отдалении холмы, она с радостью поняла, что в ее распоряжении целый долгий день, чтобы не спеша исследовать этот непривычный мир.

Впервые за последние месяцы, наполненные смятением и черными мыслями, Энн ощутила легкое дуновение счастья и покоя. Она вдыхала полной грудью запахи, разлитые в воздухе, глядела на холмы, и плечи ее постепенно распрямлялись. Она снова жила, чувствовала себя молодой, и этого было достаточно.

Энн перекусила в уютной лощине, рядом с маленьким водопадом. Перед тем как продолжить путь, она набрала полные ладони и с наслаждением напилась чистейшей ледяной воды.

И среди всей этой райской красоты жил и работал Ник, почему-то с грустью подумала Энн. Здесь пела душа, здесь можно было найти себя и раствориться в окружающей природе целиком и без остатка. Нет, в тоске покачала головой девушка, она не принадлежит этому миру — и никакому другому. Если даже собственная мать посчитала ее не достойной любви и привязанности, то кому она, Энн, нужна?

Энн почувствовала, как тьма снова заполняет ее душу, и возмутилась. Нельзя давать подобным мыслям занимать сознание, нельзя тратить такой чудесный день на сражение с демонами прошлого! Она все обдумает завтра или в какой-то из последующих дней, а сегодня будет просто жить…

Лишь поздним вечером Энн вновь ступила на улицы Слоу. Чтобы подойти к дому Хартли, ей нужно было пересечь старинный мостик, под которым весело журчала вода, пробиваясь сквозь отполированные веками камни. Энн задержалась на нем, глядя на поднимающуюся вверх по холму улицу, ведущую к домам, среди которых было и жилище Ника.

— Я останусь здесь, — громко и решительно произнесла она вслух, как будто отвергая какое-то ранее принятое решение. — Все сомнения и страдания временны. Я справлюсь с чем угодно. Сама — никто мне не нужен!

Завтра или послезавтра ей все равно придется начать поиски некой женщины, двадцать один год назад переехавшей в эти края. Линда Джонс… Хотя вряд ли мать сохранила прежнее имя. Впрочем, это не имеет значения: Энн все равно разыщет ее и… И что тогда? Тогда, с болью в сердце подумала Энн, все семейные тайны выплывут наружу. А спокойная размеренная жизнь, которой ее мать наслаждается в этом мирном уголке, перестанет быть спокойной и мирной.

В этом Энн была уверена. И эта мысль не принесла ей никакого удовлетворения…

Ее раздумья прервал собачий хор, и, подняв голову, Энн увидела в начале аллеи, ведущей к дому Ника, его хозяина в окружении восторженно лающей своры. Девушка смешалась и неловко помахала рукой, не зная, как поступить. Прошел миг, показавшийся ей вечностью, прежде чем загорелый гигант сухо кивнул, ожидая, пока Энн подойдет ближе.

— Привет. — Ее голос был еле слышен. — Я… я не опоздала? — тревожно спросила она, внезапно сообразив, что покидала дом в такой панике, что умудрилась забыть на туалетном столике свои часы.

— Опоздали, Энн… На полтора часа.

— О, простите! Вы поужинали? Могу я… — Энн осеклась на полуслове. Снова этот детский лепет! Да, она опоздала, ну и что с того? В конце концов, Ник достаточно взрослый, чтобы приготовить себе ужин. — Так вы поели? — переспросила она.

— Нет. — Ник смотрел на нее немигающим взглядом.

— Я только переоденусь и приготовлю ужин.

— К черту ужин!

Да, сомнений нет: он очень рассержен.

— Послушайте, я просто не могла…

— Почему вы не взяли с собой собак — хотя бы пару, пусть даже одну-единственную? Что это — проявление недовольства после допущенной в отношении вас оплошности или обыкновенная глупость?

— Что? — И тут она вспомнила, что он сказал ей утром, и в глазах Энн засветилось чувство вины.

— Вы все забыли, не так ли! — Это было утверждение, а не вопрос. — Отправились гулять на весь день, не сообщив ни одной живой душе, куда именно. Никто вас не видел, а вы еще и опаздываете на полтора часа! Ведь вы могли упасть, снова поранить голову, на вас могли напасть — да все что угодно! — и никто не смог бы помочь вам… — Его голос наливался гневом, на скулах заходили желваки. — Вы что, газет не читаете? Или рассчитываете на покровительство свыше, о котором никто из нас не слыхивал?

— Не понимаю причин вашего сарказма. — В душе Энн росло странное ощущение: боль постепенно завязывала ее нутро в крепкий мучительный узел. Он волновался за нее, спрашивал местных жителей… Осознание этого наполняло сердце Энн давно забытой радостью и одновременно пугало. Она не могла этого перенести и ответила неожиданно резко: — Я не обязана отчитываться ни перед вами, ни перед кем-либо еще!

— А я не желаю дважды выслушивать пламенные речи в защиту собственного достоинства, — парировал Ник. — По крайней мере, когда мы оба знаем, что я прав. Если решите побродить по окрестностям, отправляйтесь, куда хотите, — это ваше право. Но возьмите с собой собак, ладно?