Так он решил, но тут же вскочил, спрятал негативы так, что их мог найти только он, и выбежал из комнаты. Драмадерским шагом понесся к аптеке, которая должна была еще работать.

— Очки, а очки, у вас есть? — запыхавшись спросил он.

— Вам плюс или минус? — спокойно ответил аптекарь. — Вот в оправах, — указал он на витрину прилавка.

— Плюс, плюс, товарищи, — заторопился ответить Остап. — Чтобы я мог прочесть письмо с самым мелким почерком.

— Вот здесь у нас есть, три с половиной, и даже четыре с половиной, плюсовые, товарищ. Ну-ка, примерьте.

Бендер одел очки и сквозь них увидел окружающее как в белом тумане, размытое всё в очертаниях.

— А чтобы прочесть, как же?

— А вот вам бумажечка с буковками, читайте… — подал страничку аптекарь.

Остап, конечно, ничего не смог прочесть, но когда он отрегулировал расстояние между шрифтом и очками, то мелкие буковки превратились в крупные и более четкие.

— Так, беру, беру, заверните, — полез за деньгами Остап.

— Вам и футлярчик изволите предложить?

— И футлярчик… — нетерпеливо переступил с ноги на ногу Бендер.

Не пришел, а прибежал домой, Остап вновь начал изучать фотопластинку с надписью. И когда отрегулировал расстояние между ней и глазами в очках, то победоносно выговорил:

— Вот тут она ему и сказала: за мной мальчик не гонись!

В уголку первой части сфотографированного чертежа он явственно увидел чертежный штамп: «План подвальной части Воронцовского дворца. Архитектор Эдуард Блор».

— Так, но это Ося, как я и говорил, план. А что же дальше камрады? Где место самого клада? Ведь во дворце 150 комнат!

Походив снова по комнате, он присел к лампе и, вооружившись очками-увеличителями, начал еще раз по сантиметру тщательно просматривать первую пластинку.

Но сколько не смотрел, ничего указывающего на какое-то определенное место в подвале, он не находил. Были размеры чисто архитектурно-строительного назначения. Тогда он принялся изучать вторую пластинку. И вглядываясь в просвет её, он вдруг заорал:

— А-а, вот почему! Вот почему делали этот снимок! Вот почему, детушки-искатели!

На чертеже в восточной части подвала на рыжем пятне негатива он явно увидел стрелку с какой-то надписью на ней. Стрелка и надпись были сделаны неотчетливо. А от стены к острию этой стрелки шла другая, такая же с какой-то цифрой и словом. Эти стрелки стыковались у самой восточной стены подвала. И стык их был обведен кружком, хорошо просматривающимся на рыжем пятне негатива.

— Вот это место! Вот где тайник! Урр! Урра! — вскочил Бендер. — Ох, Ося! Ох, детушки-компаньоны! — запрыгал Бендер. А затем, прижал фотопластинку к груди заходил по комнате ритмическим шагом танго. Точно так же, как когда-то танцевал с папкой по делу Корейко, торжествуя свою победу. И вдруг остановился.

— Да, а сколько сажень откуда? Рано ты обрадовался Ося? Рыжие пятна сажени съели, как и другие листы на стенах… Что ж долбать всю восточную стену подвала? Мартышкин труд… Да и не те условия… Засекреченные условия, тайные…

Долго еще смотрел Остап на таинственный негатив, затем сел, откинулся на спинку стула, закрыл устало глаза и промолвил вслух:

— Какой-то очередной блеф. Близок локоть, да не укусишь — встал он. — Дурацкие альбомы. — Со злостью Остап пнул своим желтым ботинком стопку альбомов лежащих у стены.

От удара стопа фотоальбомов рассыпалась и Бендер, глядя на неё недобрыми глазами еще промолвил:

— Мацкин, Мацкин, ясно в чем секрет такого интереса к тебе? — и пошел из комнаты. Но в дверях столкнулся со своими компаньонами. Они с немым вопросом уставились на своего технического директора.

Бендер сказал:

— Если вы думаете, что в этом стекле подвальной части дворца нам указано точное место, то вы глубоко ошибаетесь, имеется только стена, камрады-сотоварищи — и вышел.

— Может, поужинать вам? — заботливо, как старший, спросил вдогонку Адам Казимирович. Но не получив ответа он посмотрел на Балаганова.

— Да, Адам Казимирович, наш командор сильно озадачен, — вошел в комнату бывший названный сын лейтенанта Шмидта.

— Да, братец, пока наше предприятие не радует нас, — вздохнул Козлевич, — постоял в раздумье он и хотел было выйти к машине, но услышал:

— Адам Казимирович, тут какое-то письмо.

Козлевич обернулся и увидел, что Балаганов держит в руке почтовый конверт.

— И что в этом письме?

— А оно запечатано, — почему-то понюхал конверт Шура. — Надорвать?

— Да, любопытно, конечно, но, может, подождем Остапа Ибрагимовича?