— И всё же, старик, ты объясни, что за Трильбик? — пьяно спросил оставшийся из трех соседей по столу парень.

— Я же говорю, котища зовут Трильбик, а его заперли во дворце… он и мяукал, чтобы выйти и попить воды из водостока Трильби. Знаете там, у западного входа слева… Если вы там бывали?

Сосед Иваныча, изрядно пьяный, никак не мог вникнуть в суть рассказа дворцового сторожа.

Эти пьяные, несвязные объяснения Иваныча услышали сидящие за соседним столом Екатерина и Вадим Ксенофонтов. Если бывший поручик был без камуфляжа, то Екатерину, кто её знал, можно было только с трудом узнать в ней бывшую горничную графини. Волосы её были окрашены в черный цвет турецкой хной, а на носу сидели темные очки, которые никак не шли к ресторанной обстановке. А поверх платья на ней сидела легкая кожаная курточка. Слушая доносившийся к их слуху слова пьяного дворцового сторожа Иваныча, Екатерина спросила:

— Узнаешь его, Вадим?

— Еще бы. Ночной страж с ружьем, из которого, наверное, и стрелять уже не будет, — усмехнулся Ксеноронтов. — Любопытно, любопытен его рассказ, Катрин.

— А не находишь ли ты, дорогой, что в последнее наше посещение, мяуканье этого кота и мы слышали.

— Вот-вот, именно его мы и слышали, Катрин. Что же он поведает нам еще? Ну-ка, минуточку, — встал Вадим.

Ксенофонтов подошел к столу, за которым сидел уже в одиночестве дворцовый сторож, со словами:

— О, кого я вижу? Не иначе как из нашей службы, а? — деланно радостно говорил он.

Но для изрядно хмельного Иваныча вполне реально прозвучали эти слова и он протянул:

— А-а… — поведя пьяными глазами по лицу Вадима промолвил, — Да, никак из службы…

— Прошу за наш стол, товарищ, раз уж встретились, — и крепко взяв его под локоть, приподнял и подвел к столу, где сидела Екатерина. — Прошу, — наполнил рюмку Ксенофонтов. — Вы так интересно рассказывали. Известное дело, кот мяукал…

— Так я же им и говорил, а они не понимают… Кот, значит, Трильбик…

— Выпили, выпили, дорогой Иваныч… — поднял рюмку Вадим.

— Не много ли? — забеспокоилась Екатерина.

— А мы с товарищем крепкие, а? — заставил себя засмеяться Ксенофонтов, подкладывая закуску старику.

А Иваныч продолжал:

— А он просится, чтобы его выпустили. А как я могу, когда дворец закрыт, опломбирован. Ну, думаю, утром тебя и выпустят… Несу охрану, граждане, а как подойду к тому месту, а Трильбик мяукает, да так жалобно… А тут слышу, как будто кто-то в подвале стену разбивает. Прислушался я, действительно, как бы молотом стену разбивает. Думаю, мерещится. А как подойду к месту мяуканья Трильбика, вновь слышу стук… стену кто-то разбирает… Ну, думаю, дождусь утра и доложу директору. Утром и доложил, граждане…

Услышав это Екатерина и Вадим переглянулись взглядами им понятными.

— Ну-ну, Иваныч, интересно рассказываешь. Давай выпьем, — наполнил еще стопку дворцовому стражу Ксенофонтов. — И что дальше, что оказалось?

— А что дальше, премию выдали значит… Почему я и забрел в этот дорогой нэпманский ресторан, граждане.

— Премию? За что? За то, как кот мяукал? — засмеялась Екатерина.

— А нет, граждане, дальше рассказывать я и не имею права, — взял рюмку Иваныч.

— Как это не имеешь права, если тебе премию дали, как ты говоришь. Так гордиться этим ты должен, Иваныч, — подбодрил Вадим, когда старик выпил очередную стопку.

— Рассказывайте, рассказывайте, раз уже начали, Иваныч, — ласково попросила Екатерина.

— Да не имею я права рассказывать дальше. Увольте, я же обещал, — упрямился сторож.

— Ну, пообещал-то ты да, никто и не узнает, что ты поделился со своими, — осторожно настаивал Вадим.

— Да оно так, но знаете ли… — уже совсем заплетающимся языком протянул Иваныч.

Долго пришлось уговаривать старого с двух сторон: и Екатерина и Вадим. Напоили его до бесчувствия. В конце-концов несвязно еще поведал, что дальше было. Оставив совершенно пьяного старика за столом, расплатившись с официантом, Ксенофонтовы заспешили удалиться, и когда вышли Вадим сказал:

— Там засада, как я понимаю, Катрин.

— Да, дорогой, нам туда больше нельзя, — согласилась Екатерина. — Из его рассказа я поняла, что теперь там ночью будет дежурить не он, а милиция. Нет, нет, нам теперь туда ни в коем случае нельзя. Благодарение Богу, что так обошлось…

Ксенофонтовы, с опаской поглядывая по сторонам, не стали ожидать рейсового автобуса, а наняли частника и поспешили уехать из Алупки.

А Иваныч, просидев еще какое-то время за столом, собирая силы, чтобы добраться домой, наконец встал и, шатаясь, побрел из ресторана, бурча себе под нос что-то нечленораздельное.

Хватаясь руками за все попутные опоры и надолго останавливаясь, Иваныч добирался к своему жилью, когда его и встретили компаньоны.

— А! Хозяин ночного дворца! Стрелок из берданки! — воскликнул Остап, завидя раскачивающегося, как мачта баркаса на крутой волне, Иваныча.

Сторож замычал коровьим голосом, когда животное опаздывают подоить, и плюхнулся на скамью.

— Можно подумать, что он знает язык племени мумбу-юмбу, — отметил Остап.

— А он оказывается не может пить, — засмеялся Балаганов.