— Что страшного вы в ней находите?

— Что и все — неизвестность.

Комиссар кивнул:

— Да, на этот счет ни у кого из смертных не может быть уверенности. А вы хотели бы знать, что находится по ту сторону?

— По ту сторону чего? — не понял Евгений Александрович.

— По ту сторону смерти, разумеется.

— Э-э… Конечно… Как всякий человек…

— Я вам предоставлю такую возможность, — без всякого юмора сказал комиссар.

— Я вас не пони…

— Сейчас поймете.

Глазнек размахнулся и ударил Миронова по лицу нагайкой. Миронов вскрикнул и закрыл лицо руками. Комиссар хлестнул его нагайкой по рукам, а потом еще раз и еще.

— Хватит! — взмолился бывший учитель. — Умоляю, хватит!

Но комиссара этот крик не остановил, он продолжал избивать Евгения Александровича. Миронов повалился на землю, но град ударов не прекратился. Лицо, волосы, шея и руки Евгения Александровича были в крови. Нагайка била хлестко… Наконец комиссар остановился, но вовсе не затем, чтобы перевести дух. Он выглядел бодрым и неуставшим. Казалось, упражнения с нагайкой взбодрили его, влили в его бледное тело очередную порцию жизненной силы.

— Ну? — спокойно поинтересовался он. — Теперь вы расскажете мне о своих друзьях? Или предпочитаете молчать?

— Господи, — заплакал бывший учитель. — Я ничего… ничего не знаю…

Глазнек внимательно посмотрел на Миронова и вдруг спросил:

— Вы когда-нибудь слышали, как с людей снимают перчатки?

— Что?.. Перчатки?

— Это очень просто, но в то же время эффективно. Сначала в котелке кипятят воду. Потом руки пленника опускают в кипящую воду. Кожа на руках начинает…

— Хватит! — простонал Евгений Александрович. — Ради бога, хватит!

— Да, — неожиданно согласился комиссар. — В самом деле, зачем рассказывать вам теорию, если можно ознакомить вас с практикой? Товарищ Чепурнов! — позвал он.

— Я тут! — ответил невысокий кряжистый человек в такой же, как и у комиссара, кожаной фуражке, подходя ближе к костру.

— Поставьте на огонь котелок с водой.

— Зачем?

— Поставьте!

— Сделаем.

Кряжистый повернулся, чтоб идти, но комиссару, видимо, пришла в голову новая идея.

— Хотя нет… — сказал он. — Лучше свяжите этого упрямца и подвесьте к дереву. И позовите ко мне Свиридова. Надеюсь, он еще не разучился работать палкой. Да, и одолжите ему свой черкесский нож — авось пригодится.

— Ножом я бы и сам мог, — сказал Чепурнов.

Комиссар покачал головой.

— Нет. У вас он со второго удара дух испустит. Тут нужен настоящий мастер. Давайте, товарищи, займитесь. Мне надо, чтобы через пятнадцать минут он мне на все вопросы ответил и еще умолял бы его выслушать.

— Сделаем, — снова пообещал Чепурнов.

Он взял плачущего и постанывающего Евгения Александровича за плечи и рывком поднял с бревна, а комиссар Глазнек отошел в темень и закурил.

Солнце палило нестерпимо, совсем не по-осеннему. Роса с пожухлой травы совершенно испарилась. Кострище из черных обугленных палок и каких-то несгоревших тряпок выглядело жалко и наводило на мысли о пожаре и разорении.

Артист наклонился и поднял с земли разбитые круглые очки. Показал их Алеше и сказал:

— Он был здесь.

Алеша взял очки, но тут же выронил их. Посмотрел на артиста испуганно и тихо проговорил:

— Это что же? На них кровь?

— Да, — ответил артист и добавил: — Похоже, его сильно избили. Или даже пытали.

— Как пытали? — холодея от ужаса, прошептал Алеша.

— Обыкновенно. Видите эти пятна на траве? Это кровь. Отсюда его тащили… — Артист проследил взглядом по траве примятый след. — Вон к тому дереву. — Он показал пальцем в сторону старого дуба, росшего почти на самом краю обрыва.

Алеша немного постоял, словно собирался с духом, затем нерешительно направился к дубу. Спокойный артист и молчаливый, растерянный Пирогов поплелись за ним. Они подошли к дубу. Алеша посмотрел на толстые ветви, на пятна крови под дубом и тихо спросил:

— Что было потом?

— Потом? — Артист испытующе посмотрел на Алешу. — Вы точно хотите это знать?

— Да.

— Судя по всему… его сбросили с обрыва в реку.

Алеша пристально посмотрел на артиста, словно отказывался верить в такую жестокость, затем шагнул к краю обрыва и вгляделся в воду.