– Васька? – отчего-то слабо улыбнувшись, откликнулась я. – Так ведь это ж кошачье имя. Собак надо называть как-нибудь по-другому: Рекс там, Милорд… ну, Бобик или Шарик, на худой конец.

– А мне шо кот, шо собак – один кер, – отозвался старик. – Животная, она и есть животная. Бродют тут… кто ж это его так… ухайдокал?

Никто не ответил. Старик, не дожидаясь, пока мы что-нибудь скажем, продолжал:

– Да, жись тут пошла не сахер медовый. То один помрет, то второй. И говорят-то все дурное… что будто нечистый на промысел вышел. – Старик не спеша вынул из кармана телогрейки мятую пачку «Беломора», достал папиросу и, помяв ее узловатыми, похожими на корни дерева пальцами, сунул в рот и продолжал:

– А надысь приехал ко мне, стало быть, племяш… Димка. Он у мене легавый… ментяра короткошерстный… Хм… где тама, стало быть, енти спички завалились, едри твою в дышло…

При словах «Димка» и «легавый» Курилов поднял голову и пристально посмотрел на старика.

– А-а, вот они… – Старикан прикурил и, пустив мне в лицо облако едкого дыма, продолжал:

– Так вот, Димка мне и сказал: дядько Кузьмич, самогон пьешь? Пью, говорю, как его, родимого, не пить, коли сам же и гоню. Вот и пей, грит, а то у вас просто эпидемия какая-то… все непьющие вымирать стали… сначала Марь Андреева, котора, стало быть, Житинкина, перекинулась… руки себе топорьем посбивала. Потом Федотов, Дормидонтыч… он самогон из принципа не пьет… ветерант. Он в котельной работал, стало быть… сегодни, грит Димка, ишшо один докудахталсси… колом себя проткнул. Ночью. Только вечор нашли. Сам проткнулси.

Курилов медленно вставал с земли и отряхивал с колен грязь.

– Погоди, – произнес он, – то есть ты, значит, Кузьмич и есть?

– Ну да.

– Сторож с водокачки?

– И с водокачки я… и за могилами присматриваю… и первач продаю, кому нада… а что, если человек хороший… водка-ть… она нынче не укупишь, – бормотал Кузьмич.

– Вы хотите сказать, что тут пьют решительно все? – подчиняясь неожиданно вспыхнувшей у меня мысли, проговорила я. – Все жители?

– А то… все, куда они денутся. А что же? Денег почитай по полгода не видим, работы нетути, молодежь вся в город двинула. Чегой же это не пить?

– А те, кто не пил, значит – все умерли? И буквально на днях? – делая логический акцент на словах «на днях», продолжала я.

– Ну да… мине так Димка говорил. Да я и сам вижу… кто помирает и отчего. Раньше куда как меньше пили, а теперь просто завал… все стали.

– Что, те, кто раньше не употреблял алкоголя, теперь стали? И когда же это началось?

– А вот недавно… с самого с паводка… когда кладбище затопило. Когда вся эта нечисть закуролесила. Слыхала, поди, что тута творится? Вот то-то. Тут запьешь, коли жизнь мила. А что ето ты спрашиваишь?

Он медленно окинул нас откровенно подозрительным взглядом, уставился на пистолет, который все еще находился в моей руке, и в его голубых глазах появилась запоздалая настороженность.

– Погоди… а вы-то кто такие?

– А мы к Докукину приезжали, – ответила я. – В гости…

– К чумурудному-то? – Кузьмич усмехнулся и, подняв указательный палец, назидательно произнес: – Что-то не похожи вы на дружков докукинских… особенно, значит, вон тот… кавалер твой с мрачной физией, дочка. А если и взаправду дружки, то я вам вот что скажу: не ездите вы сюды. Нечего вам тут делать, коли жись дорога.

– Это чего это так, дед? – спросил Костя. – Что так апокалиптично?

– А то, что, кажись, на самом деле прогневали мы кого-то тама… ы-их! – вздохнул старик, а потом, вынув из телогрейки маленькую бутылочку с уже знакомой желтоватой жидкостью, отпил приличный глоток, довольно зажмурился и занюхал рукавом. – Такая вот катавасия, что даже я ночью… ну не выхожу из дома, и все тут! Лучче там перекинуться, если уж черед приспел. А Докукин… слышал я, Докукин следующим будя! – Старик засмеялся жиденьким дребезжащим смехом и начал подпрыгивать на одной ноге: вероятно, самогон пошел в тему.

– Слушай сюда, лапоть, – проговорил Курилов. – Ты тут часто ошиваешься, наверно, даже по вечерам, так что хочу тебя спросить. Вот что: ты в последнее время не видел здесь незнакомых тебе людей? Может быть, на машине примерно как у нас, заграничного, стало быть, производства?

Я покачала головой: Курилов уже начал приспосабливаться под кузьмичевскую манеру говорить.

Сторож почесал в плешивом затылке, потом отхлебнул еще самогона – вероятно, для стимуляции мозговой деятельности – и наконец произнес:

– А что, если и видел? Только это давно было… еще до паводка. Недели три уж как будет. Ходил тут один хмырь… прямо по кладбищу, стал быть, к крестам присматривался. Я ему еще сказал: что, мил человек, могилу найти не можешь… может, чем помочь? А он посмотрел на меня и только головой покачал. Но тип антил-ли-гентный, – старательно выговорил Кузьмич. – Такой… ну вот этакий…

– Как выглядел этот антиллигентный тип?

– Как выглядел? Как выглядел, так и выглядел. Почтенного вида такой… седой сам из себя. Яврей, наверно, – неожиданно закончил Кузьмич.