Шрифт:
– Кто срезал?
– Этот каналья, пан Выбрановский. Я теряю голову… Уж не на своих ли мы напали?
«Графа» всего колотило.
– Но, честное слово, если это так, им солоно придется! – прохрипел он, вынимая и быстро осматривая револьвер.
– Что ты задумал?! Сохрани тебя Бог! Это ведь будет скандал… Мы погибнем. Черт с ними, с деньгами. Мы больше заработаем от нашей мельницы.
– В таком случае, давай деньги. Я должен отыграть пятьдесят тысяч…
– Сколько?
– Тысяч тридцать. Хватит.
Еврей схватился за голову.
– Ой, не могу столько, не могу!
– В таком случае…
И блестящее дуло револьвера вновь блеснуло перед глазами негодяя-сообщника.
– Ну-ну, не надо… спрячь… На вот, бери…
«Граф» вернулся к столу.
– Теперь кому метать? – спросил он.
– Опять по бубновому тузу, – ответил Путилин.
Колода карт была в руках Выбрановского.
– Давайте!
Туз бубен пришелся Выбрановскому.
– Сколько же вы заложите? – вызывающе спросил шулер.
– Двадцать пять тысяч, – ответил за Статковского Путилин.
– Ого! У этого господина столько денег?
– Он получил от меня половину выигрыша: я ведь играл ва-банк на его счастье.
И началось!
С замиранием сердца следил я за борьбой двух «мастеров», двух гениальных артистов.
«Граф» не спускал глаз, в которых светилось нескрываемое бешенство, с Путилина и Статковского.
Статковский бил «польского магната» каждый раз. Лицо того становилось все страшнее и, наконец, яростный вопль прокатился по игорным залам мельницы:
– A-а, шулера?! Так вот же тебе, мерзавец!
Прежде чем я успел опомниться, «граф»
Прженецкий выхватил револьвер и выстрелил в Путилина.
Путилин предвидел возможность этого и отшатнулся. Пуля пролетала мимо виска и ударилась в картину.
Быстрее молнии он бросился с револьвером на знаменитого шулера и сильным ударом свалил его на пол.
– Берите его, берите Прженецкого! – громовым голосом загремел он.
Началась невообразимая паника. Все игроки, испуганные, с перекошенными лицами, бежали к нашему столу. С дамами сделались обмороки, истерики.
– Что такое? Что случилось?
– Защитите меня! – кричал великий шулер. – Этот человек и его приятели – шулера! Они обыграли меня!
Публика стала наступать на нас.
«A-а, так вот оно что… Бить их!»
– Назад! – крикнул Путилин. – Позвольте представиться: я не шулер, а начальник Санкт-Петербургской сыскной полиции Путилин.
Все замерли, застыли. Старый еврей и Прженецкий стояли с перекошенными от ужаса лицами.
– Путилин?!
– К вашим услугам, господа. Не делайте попытки бежать, дом оцеплен. Да вот – не угодно ли.
В залу входил отряд сыскной и наружной полиции.
– Ну-с, Прженецкий и Гилевич, вы остроумно сделали, что доставили мне в сыскное ваш страшный подарок – труп застрелившегося в вашем вертепе Грушницкого. Я вам, по крайней мере, отплатил визитом. А хорошо я играл, Прженецкий?
– Дьявол! – прохрипел тот в бессильной ярости.
Начался повальный осмотр всей мельницы и опрос всех присутствующих.
– Колечки снимете, граф Конрад Тышкевич, их надо отдать вдове того несчастного, которого вы гнусно довели до самоубийства, – сказал Путилин.
Так погибла знаменитая мельница в Гусевом переулке. Выигранные деньги благородный Путилин вручил вдове, г-же Грушницкой. Он спас ее с дочерью не только от нищеты, но и от позора: из шестидесяти девяти тысяч она внесла тридцать, растраченные ее мужем, как опекуном Юлии Вышеславцевой.
Как благодарила Грушницкая этого удивительного человека!
Пытка Ивана Грозного (IV)
Лютый помещик
Судьба забросила Путилина в имение его дальних родственников, X., в Н-й губернии.
Я настойчиво советовал моему талантливейшему другу несколько отдохнуть после его непрерывных трудов.
– Друг мой, не будет ли это роскошью? – улыбался Путилин.
– Ты считаешь, Иван Дмитриевич, отдых роскошью?
– Что поделаешь… Я, как тебе известно, не принадлежу самому себе.
– Но ты рискуешь не принадлежать никому, кроме Нирване, если будешь так форсить своим здоровьем. Не лучше ли немного отдохнуть, собраться с силами?