В углу обширного двора на железной цепи бешено рвалась и металась дворовая собака.

– У-у-у! – проносился по двору ее заунывный вой.

Путилин смело пошел к собаке.

– Ну-ну, дурак, с цепи хочешь? Сейчас, сейчас я тебя спущу, – ласково обратился он к псу.

Странное дело: злющий, здоровый пес при приближении незнакомого ему человека не обнаружил ни страха, ни злобы. Наоборот, он радостно взвизгивал, словно просил, чтобы его скорее спустили с цепи.

Путилин погладил собаку по голове, а затем ловко снял с нее ошейник.

– Ну, помогай, голубчик! – прошептал он. Ворча и тихо повизгивая, пес устремился к маленькому сарайчику, сложенному из толстого сруба. Подбежав к двери, он поднял голову и опять протяжно-заунывно завыл. Он принялся яростно, с ожесточением скрести лапами о дверь сарайчика.

– Я не ошибся! – тихо, но вслух произнес Путилин. – У нас с тобой, дружище, одинаковый нюх.

Дверь сарая была заперта на плохонький железный замок, болтавшийся на двух кольцах.

Великий сыщик выпрямился и насторожился.

Все было тихо. Глубоким сном спали «богатеи» села Бараны.

– Все равно… все равно… так или этак, – прошептал Путилин и быстрым движением вывинтил кольца, на которых висел замок.

Первым в темный сарайчик ринулся пес, за ним вошел Путилин.

Ужасный, отвратительный смрад ударил ему в лицо.

Это был настолько тяжелый запах, что он пошатнулся даже.

– Брр! Какой ужас!.. – вырвалось у него.

Он зажег свой потайной фонарь и огляделся. Сарай был набит разной рухлядью, вещами, которые, очевидно, хозяева не считали нужным держать в доме. Тут были какие-то поломанные сундуки с отвалившимися крышками, узлы с каким-то тряпьем, старые бадейки.

Середина сарая – земляной пол. И вот в нем-то только на половину был закопан труп мужчины. Голова и туловище до живота, предавшись уже полному разложению, представляли страшную картину.

Как ни было страшно и отвратительно это зрелище, Путилин низко склонился над трупом, отгоняя ласково собаку.

Он долго всматривался в него, потом встал, перекрестился и тихо пробормотал:

– Вовремя, вовремя я приехал…

С величайшим трудом ему удалось опять, замкнув сарай, посадить собаку на цепь: она не давалась и укусила его за большой палец правой руки.

…Я проснулся. Во дворе кричали петухи и их звонкое ку-ка-ре-ку смешивалось с ржанием лошадей, с мычанием коров и блеянием овец.

– Проснулся? Хорошо выспался? – услышал я около себя голос моего знаменитого друга.

Передо мной, когда я приподнялся с перины, стоял Путилин.

Он перевязывал палец и был бледен, утомлен.

– Что с тобой? – воскликнул я в испуге, вскакивая. – Что с твоей рукой?..

– Ничего особенного. Собака укусила.

– Когда ты вернулся? Ты спал? Что ты делал? Отчего ты так бледен? – засыпал я вопросами Путилина.

Он усмехнулся печальной улыбкой и ответил мне фразой, смысл которой я не мог тогда понять:

– Бледность лучше зеленоватой синевы, доктор. – Он поглядел на часы.

– Шесть минут шестого. Фургонщикам пора вставать. Одевайся. Хозяева уже подымаются.

Через полчаса мы сидели за огромным пузатым самоваром.

Хозяин опохмелялся. Его лицо было опухшее, сине-багрового цвета.

– Ну, как почивали, купец хороший? – хрипло обратился он к Путилину.

– Плохо, хозяин. Собака всю ночь выла. И так-то заунывно…

– На то и пес, чтоб лаять да выть, – сухо отрезала хозяйка.

– Это справедливо, – поддакнул Путилин.

– Что же, любезный друг: торговать будешь у нас? – продолжал хозяин.

– А то как же? Скоро начну. А потом, к вечерку, и дальше в путь двинемся.

И весь день мы торговали.

Торговля шла на славу. Почти все, что было, пошло по хорошей цене.

– Помилуй Бог, если бы я не был начальником сыскной полиции, я с удовольствием сделался бы деревенским фургонщиком! – тихо прошептал мне мой великий друг.

Особенно выгодной покупательницей оказалась молодуха Артемьева.

– Ох ты, раскрасавица моя! – подбивал ее Путилин. – Еще на синенькую разорись! Ишь у тебя какие денежки новенькие!

– Сама работала! – задорно отвечала молодуха.

– А не свекор с муженьком твоим?

Я заметил случайно, как побледнела при этом молодая женщина.

Вечером мы распростились с нашими хозяевами и со всем селом Бараны.

– Так не страшно ехать-то нам? – опять спросил Путилин самого Артемьева.