Измученный, озлобленный, порой он вдруг падал на землю и закрывал глаза. Отлежавшись, шел дальше.

Опустевшая от припасов котомка казалась пудовой. Набредая на поросшую мхом прогалину, шагал по ней — мягкой и пружинящей. Он блаженно улыбался: такую бы на всем пути дорогу.

Таежная деревушка показалась миражем, плодом воспаленного воображения. Повалившись на заплот меж поскотиной и кладбищем, он замер ушли последние силы. На прясле каркала ворона, на ели хоркала белка-сиводушка, словно смеясь над незадачливым беглецом.

Из ближней избушки выскочил мужик с шомполкой в руке. Разглядывая пришельца, крикнул:

— Бузуй-бродяга? Чтоб тебя притка задавила! Али сполитик- посельга?

— Поселенец-ссыльный... — признался Федор. — Помоги встать и накорми... Старосты или десятского у вас нет?

— Не-е, стрель их в душу! Живем самосильно — без козырных. А про тебя небось в Иркуцке во все лапти звонят? Однако, пошли в баенку — чо зря гайкать!

Напарившись в продымленной баньке, надев хозяйскую одежду — бродни и посконную рубаху, — Федор сел в гостеприимной избе на кедровый чурбан. Пил, кривясь, из берестяного стакана крепкую «самосидку», закусывал солеными грибами в сметане, обжигающими рот пельменями. Потом был еще и чай с моченой брусникой и пышными шаньгами. За столом и уснул.

Три дня отъедался, отсыпался, лечил травами ноги. Хозяева и соседи засыпали редкого гостя вопросами:

— Правда, что в городах каменные избы с тремя чердаками и на всех люди живут? Вот нечистики чо придумали!

— А ешшо сказывают, по медным жилкам в те высокие балаганы свет бесовский пущают. Однако, врут небось — так не быват!

Веселого и всезнающего гостя провожала вся деревушка. Бородатые Ваньши, Гошки и Кешки починили его сапоги, смазали их дегтем. А Груши, Анфисы и Маньши подлатали «лопотину». Пять рублей, с которыми Федор покинул Воробьеве, пока оставались нетронутыми.

К Братскому Острогу двинул верховой тропой с крупными подъемами и спусками. По бокам полугнилой валежник и трухлявые лиственницы, поваленные ветром. Где-то в глубине тайги пластал лесной пожар — от молнии, костра или брошенной цигарки. Горький дым ел глаза.

Окрепший Федор шагал ходко. Через неделю вышел к Ангаре у Спасо-Пустынского поселения с древней часовней. В туманной дымке на том берегу виднелись приземистые строения деревушки. Братский Острог.

Переправившись через реку выше Падунского порога, Федор с любопытством оглядел черную церковку на погосте, близ которой похоронен Хабаров — покоритель Приамурья.

У знакомых ссыльных уральцев его ждала неудача. Фальшивый паспорт на имя Ивана Пянткова-Громогласного подчистили здесь так неумело, что нечего было и думать о том, чтобы показывать полиции эту грубую «липу». Но Сергеева это не остановило. Его единственным решением было двигаться дальше.

Озадаченные друзья собрали ему пятнадцать рублей. От денег Федор не отказался.

— На станцию Зименскую не показывайся, — советовали ему. — Там жандармы особенно свирепствуют.

И Федор решил идти на станцию Тулунская.

Выбравшись на тракт, договорился с ямщиком, и тот за трешку взялся довезти его до железной дороги — около двухсот верст.

Стояла на редкость темная ночь, ни зги — даже лошади, запряженные в телегу, еле видны. На болоте упрямо скрипел коростель, ухала выпь.

Федор напряженно пытался что-то разглядеть впереди.

Вдруг телегу сильно встряхнуло, а левую ногу Федора пронзила нестерпимая боль. Очнувшись, услышал ругань ямщика:

— Вот язви ее разъязви! И какой лешак поставил энту каменюку на самом тракте?

В черноте ночи они не заметили невысокую гранитную тумбу у мостика через ручей. Она-то и поранила Федору ногу ниже колена. К утру ее раздуло. Только бы обойтись без больницы!

Неподалеку от Тулунской Федор расплатился с ямщиком, спрыгнул с телеги и поскакал на одной ноге в придорожные кусты. Тут отлеживался и наблюдал за станцией. Даже нацарапал письмо Екатерине Феликсовне:

По получении этою письма Вы поймете причину молчания. Собственно говоря, я и сейчас начал писать после довольно продолжительных сомнений. Я слишком боюсь сделать даже маленький промах, за который впоследствии мог бы себя обвинять... Пока что мои скитания проходят для меня вполне благополучно. В тайге я не заблудился ни разу, никто меня ни разу не обобрал. Не заболел, не падал духом — чего еще нужно?..

Рассказав о житье-бытье ссыльных и местных жителей, о своем таежном походе, он в юмористических тонах упомянул о случае с ногой:

...пока что смазал ее йодом и жду, что из этого выйдет. Но курьезно было видеть меня сразу после происшествия. До самого ночлега я ехал, лежа ничком на телеге с поднятой вверх ногой. Было больно, досадно и смешно... Меня трясло и перебрасывало из стороны в сторону, как бревно, но я был значительно чувствительнее бревна... Пока у меня не было ни одной неприятной встречи: ни один медведь в тайге не пожелал справиться о состоянии моего здоровья, ни один представитель или, лучше сказать, блюститель порядка не нашел нужным расследовать степень моей пригодности для их порядка... Зато сколько впечатлений!.. Жалею, что в ближайшем будущем мне нельзя будет получать от Вас писем. Снова прерываются связи, которые не так давно были необходимейшими жизненными нервами. Что-то нам готовит будущее?