В Харькове он наблюдался с первой половины мая сего года и по приблизительной установке проживал по паспорту на имя сельского мещанина Егора Сергеевича Суханова... «Артем» посещал сходки как «Федор», вел усиленную агитацию среди рабочих от имени большинства, подготовлял и руководил рабочими забастовками в г. Харькове...

Об изложенном уведомляю Ваше Высокоблагородие.

Но ротмистр кое в чем ошибался.

Федор действительно уехал, но не в Одессу, а в Петербург; для получения от ЦК устных указаний о революционной тактике в этот сложный период. Так решил комитет.

Фрося принесла старую шинель мужа-железнодорожника, его форменную фуражку и проводила Сергеева на станцию Харьков-Товарный.

Взобравшись на тормозную площадку вагона, он присел на свой железный сундучок путейца и помахал Фросе рукой:

— До свиданья, добрая душа! Ты хороший товарищ...

Назавтра Саша Корнеев и Кожемякин распустили по городу слух: Артем уехал в Одессу.

На эту удочку и попался ротмистр Аплечеев.

Сергеев задержался в Москве. По просьбе Шурочки навестил ее мать, Екатерину Феликсовну. Та ужаснулась, увидев его:

— Погляди на себя в зеркало, Феденька?!

Екатерина Феликсовна ухаживала за исхудавшим гостем, как за родным сыном. Слушая рассказы Федора о харьковском подполье, о житье-бытье своей строптивой Шурочки, она лишь горько вздыхала.

Москва бурлила. Забастовали печатники, а за ними заводы и фабрики, не работали почта и телеграф. В самый канун всеобщей политической стачки Федор выехал от Мечниковых в Питер.

В Петербурге стояли теплые погожие дни. По Невскому катились экипажи, копыта лошадей мягко стучали о деревянные торцы мостовой. Городовые козыряли придворным экипажам с гербами на лакированных дверцах. Сияли огни кафе-каштанов, клубов, модных ресторанов.

А окраины чернели скоплением убогих домишек и хибарок, дымили громадами сумрачных заводов. Их высокие трубы, как указующие персты, грозили небу и дворцам. После расстрела Девятого января рабочие рвались к борьбе. Поняли — свободу добывают не петициями, а кровью и силой.

Федор разыскал в небольшой каморке на Литейном проспекте знакомого Миши Доброхотова — большевика Николая Крыленко. Студент был года на два моложе Сергеева.

— Свободная, занимай, — кивнул Крыленко гостю на койку в сыром углу. — А сейчас — в университет! Есть и у нас отечественные Цицероны... Правда, служат разным богам.

Повезло — попали на блестящий реферат приват-доцента Тарле. Талантливый историк рассказывал о Великой французской революции, и в актовый зал было трудно попасть.

Федору показалось, что и он студент, а вся его жизнь последних лет — далекий сон.

В один из дней с кафедры прозвучал знакомый голос Максима Ковалевского, лично знавшего Карла Маркса, но так и не ставшего марксистом. Этот профессор вместе с ученым Ильей Мечниковым, дядей Шурочки, основали в Париже «Русскую высшую школу общественных наук» — свободный и бесплатный университет. Именно там в феврале 1903 года Федор увидел и услышал впервые Ленина. Позже Владимир Ильич предложил Сергееву выехать на родину в качестве агента «Искры».

После лекций в университете вспыхивали жаркие споры.

Взял однажды слово и Федор Сергеев. Крыленко одобрительно заметил харьковчанину:

— А ты, брат, того... Умеешь взять быка за рога!

Четырнадцатого октября стачка парализовала заводы столицы.

Корабли тщетно ждали грузчиков. Забастовали приказчики, закрылись даже театры. Директор императорских театров стонал:

— Что делать, как заставить артистов выйти на сцену?

Генерал-губернатор Трепов, известный как палач рабочих, посоветовал :

— Возьми в руки револьвер, тогда слушать будут!

Город погрузился во мрак. Лишь кое-где на улицах горели костры, да прожекторы на Адмиралтействе нервно шарили по пустынному Невскому и Дворцовой площади. На проспекте не видно шустрых мальчишек с пачками свежих газет, исчезли дорогие коляски, омнибусы и нарядная публика.

Власти оцепили высшие учебные заведения войсками. Тогда революционеры перенесли собрания на заводы.

В Петербурге возник Совет рабочих депутатов.

— Это именно то, что нужно и в Харькове! — обрадовался Федор.

Советы управляли стачечной борьбой, но в Советах было много меньшевиков, и они медлили с восстанием.

Однажды Сергеева пригласили на заседание Боевого комитета при Петербургском комитете РСДРП. Шел с провожатым куда-то на Выборгскую сторону. Город окутывал плотный туман, ноги скользили по тротуарам, покрытым жидкой грязью.

В тесном, набитом людьми помещении тускло горели свечи, плавал табачный дым.

Читали срочное письмо Ленина. Владимир Ильич укорял Боевой комитет питерцев: