Таким образом, Михаил Ходорковский аккуратно намекнул, что в стане противника у нас были сочувствующие. Добавлю от себя, что речь не идет о тех, кто, скрупулезно исполняя полученные от своего руководства задания, изображал на лице понимание дикости ситуации и даже соболезнование попавшим под жернова репрессивного молоха. Таких людей не стоит брать в расчет, тем более что порой это была просто игра в доброго следователя, в основе своей имевшая цель добиться признаний в несуществующих преступлениях или получить показания на других фигурантов дела.

Между тем действительно были те, кто стремился в меру своих возможностей и в зависимости от складывающейся ситуации помочь избежать расправы кому-либо из юкосовцев либо посодействовать работе защиты. Впервые я наблюдал нечто подобное на одном следственном действии по первому уголовному делу. С далеко не последним в структуре ЮКОСа менеджером следователь вел беседу таким образом, что из нее можно было сделать только один-единственный вывод: это настоятельный, хотя и завуалированный, совет как можно быстрее покинуть Россию. Надо ли говорить, что упомянутый менеджер не заставил себя долго ждать и счел за благо прислушаться к полученной рекомендации. С того момента и до сегодняшнего дня последующее упоминание его имени в изготавливаемых следствием процессуальных документах как якобы члена организованной преступной группы проходит для него совершенно безболезненно.

Кстати, и сам я могу сейчас признаться, что становился объектом внимания со стороны сведущих доброжелателей. Как-то во время очередного конфликта между защитой и следственной группой один из следователей, когда мы остались наедине, предостерег от некоторых действий, на которые уже была заготовлена весьма резкая реакция прокурорского ведомства. Этот разговор запомнился еще и тем, что перед его началом мой собеседник включил на большую громкость стоявший в кабинете радиоприемник. Интересно, что и в последующем иногда мои контакты, в том числе имевшие место в здании Следственного комитета в Техническом переулке в Москве, сопровождались повышением децибел музыкального сопровождения у телерадиоаппаратуры. До сих пор меня терзают смутные сомнения – неужели визит защитника так влияет на тягу к музыке у следственных работников?

Еще один случай из тех, что можно безболезненно привести, связан с обращением адвокатов в некую судебную инстанцию. Последовавший оттуда стандартный отрицательный ответ удивил тем, что он не только не соответствовал закону и не учитывал позицию защиты (к этому уже давно привыкли), но еще и находился в противоречии с ранее принятым тем же органом аналогичным решением. И вот, пока мы раздумывали, что бы это значило и как лучше поступить, ко мне на телефон раздался звонок, и человек на другом конце провода поведал, что он уполномочен уведомить меня о состоявшейся очевидной досадной ошибке, в связи с чем нам рекомендуется поступить определенным образом, дабы недоразумение было устранено. Не заставляя себя долго упрашивать, я сделал именно так, как подсказал мне таинственный незнакомец, нужные процессуальные документы были оперативно изготовлены, и в результате справедливость восторжествовала.

О других подобных случаях мы еще поговорим, а сейчас следует сделать небольшое отступление. Нынешнее печальное состояние правоохранительной системы не является секретом для многих, а тем более для тех, кто находится внутри нее. Но если одних это устраивает, то другие стараются не мириться с тем, что происходит и во что их вовлекают. Кто-то, устав бороться с системой, тихо уходит, как это сделал следователь, с которым пришлось столкнуться Михаилу Ходорковскому в Чите, – призванный пресекать нарушения, тот оказался на губернаторской «делянке», и сам поэтому был «пресечен», после чего счел правильным уволиться из органов прокуратуры («Нью тайме», 23 января 2012 г.).

Однако есть и другие, старающиеся, даже находясь на службе, что-то изменить, как-то повлиять на ситуацию. К примеру, на одном из научно-практических семинаров представительница известной правозащитной организации рассказала, что к ним на условиях анонимности приходят сотрудники правоохранительных структур, порой даже судьи, и рассказывают о том, какая тяжелая обстановка складывается в их ведомствах. Положение таково, что многие не желают молчать и высказывают открыто свое мнение, невзирая на корпоративные порядки, субординационные правила и статусные ограничения. Напомню, что, не в силах больше сдерживаться, Владимир Ярославцев в бытность свою судьей Конституционного суда РФ публично квалифицировал состояние российской судебной системы как руины правосудия, за что, в совокупности с другими «прегрешениями», заключавшимися в демонстрации самостоятельного мнения, поплатился должностью. Работая судьей Московского городского суда, Ольга Кудешкина активно отстаивала судейскую независимость от прокуратуры и вмешательства своего руководства. Алексей Дымовский, действующий сотрудник милиции, в 2009 году выступил с размещенным в Интернете открытым видеообращением к председателю правительства России Владимиру Путину, откровенно рассказав о проблемах низовых звеньев органов внутренних дел. Сотрудник ФСБ РФ Михаил Трепашкин, как и ряд его коллег, также начал бороться с негативными явлениями в своем ведомстве, еще находясь на службе.

Поэтому не стоит удивляться, что в такой большой армии представителей самых различных силовых ведомств, прокуратуры, судов, естественно, находились люди, трезво оценивавшие происходящий разгром ЮКОСа и уголовное преследование его сотрудников и старавшиеся если не устраниться от участия в этом малоприятном деле, то хотя бы минимизировать или отчасти заглаживать причиняемый вред. Формы такого содействия могли быть самыми разными. К примеру, знающие люди рассказывали, что в период регулярного продления нашим подзащитным сроков содержания под стражей в ходе одного из расследований некий судья открыто заявлял своим коллегам, что в случае поступления к нему соответствующих материалов он непременно откажет в удовлетворении ходатайства обвинения как необоснованного. По странному стечению обстоятельств очередное продление было поручено другому судье, который, видимо, никакими сомнениями такого рода не терзался.

Имеются и определенные предположения о наличии скрытого сочувствия к Михаилу Ходорковскому и Платону Лебедеву у некоторых членов следственной бригады, привлекавшихся к составлению обвинительного заключения по второму уголовному делу. Понаписанное там, похоже, было рассчитано на невозможность адекватного восприятия ни одним здравым человеком, даже если он по долгу службы облечен в судейскую мантию. Невольно вспоминается эпизод из знаменитого фильма Тенгиза Абуладзе «Покаяние», когда один из репрессированных говорит, что он признался в попытке прорыть тоннель от Бомбея до Лондона в надежде, что ему никто не поверит. В нашем случае абсурдное признание было заменено на такие, например, откровения, включенные в столь важный правовой документ, как обвинительное заключение: Ходорковский и Лебедев украли у ЮКОСа всю нефть в фантастическом объеме 350 миллионов тонн, добытую за период 1998–2003 гг.; Лебедев причастен к сделке на астрономическую сумму 60 млрд долларов; подписание договоров производилось в не существующем на указанный в обвинении момент времени здании и т. д. Взаимно противоречащие фрагменты и разбросанные по тексту совершенно разные предметы хищения на этом фоне можно было бы и не упоминать. Впрочем, как теперь хорошо известно, оказалось, что сия ересь вполне может воплотиться во вступивший в силу судебный акт, а поэтому усилия данных доброжелателей – соавторов четырнадцатитомного заключения – к зачету не принимаются.