Фриц, дурило, сказал, что ему по фиг.

Этот крендель не просек, что случилось. Нас замазали, и замазали конкретно, всех шестерых. Я просек, но я как раз этого хотел. Хотел убить сомнения, растереть и выплюнуть к ядрене матери, чтобы скинуть цепи, перестать быть рабом. Перестать трястись за каждый шаг, стать таким, как Оберст.

Потому что мы не рабы.

Мы – львы, для которых нет невозможного.

Самая первая акция прошла клево.

Под бодрым командованием Фельдфебеля мы ездили в общагу к китаезам. Китаезы водят к себе наших баб, и надо было их припугнуть. Припугнули, двоим как следует нахерачили, еще и шмоток у них забрали, которые для торговли. Тюки со шмотками, млин, потом посреди улицы разорвали и все раскидали. Забойно было, весело! Ночь уже, никого нет, а мы платьев и джинсов целый проспект насеяли. Пускай люди утром выйдут и порадуются!

У меня даже башка слегка отпустила. Не то чтоб совсем, но полегчало.

Потом у нас офигительная экскурсия получилась. Далеко в область мотались, я ни хрена не запомнил название станции. К фермеру ездили, короче. Я сперва, млин, прибалдел, не поверил Фельдфебелю, когда он про фермеров сказал. Чечены реальные, млин, гадом буду!

Короче, чуваки знакомые Оберсту настучали, что, мол, в деревне чечены скот разводят. Переселились сюда звери, дома охренительные построили, поля лучших совхозов захватили, а местные жители на них, млин, батрачат. Как они сумели прописку забацать, паспорта беженцев сделать, землю подмять? Да просто все, как два пальца! Оказывается, в той деревне еще раньше участковыми два чечена служили. Это полный был абзац; что хотели, то и делали, звери. Бабки из народа вытрясали, могли задержать и отмудохать любого, на дискотеках пацанов дубинками херачили, бабло с киосков стригли. Потом их сняли, нашлись патриоты в ментовке, ясен хрен. Но две семейки чехов они в районе пристроить сумели. А гондоны эти, они же, млин, как саранча, верно Оберст их обозвал. Одного пусти, глядь – уже стая целая челюстями хрустит. Работать ни фига не любят, твари, целыми днями на корточках сидят, а бабы русские за них с коровами дрочатся!

У Оберста, я фигею, как информация поставлена. Обо всем знает, силовиков знакомых до хрена! Мы прикатили вчетвером, а Рябов с пацанами – отдельно, на месте встретились, в лесу почти что. Фельдфебель сказал – заходим в дом, снаружи не отсвечивать. В доме у зверей может быть оружие, нельзя им позволить до пушек добраться…

Короче, млин, залезли мы во двор через забор, двери в доме открыты. Бабка толстая и двое мужиков, типа, отец и сын. Отмудохали мы тех двоих, раскатали, никто и вякнуть не успел. Сильно не били, Фельдфебель сказал положить зверей на пол и следить, чтобы ножи не достали. Старуха, та орать пыталась, но быстро заткнулась, когда Фельдфебель ствол вытащил. Лось, такой, локтем меня пихает, мол, ни фига себе, у чуваков стволы реальные! И у Фельдфебеля, и у Рябова. Мы так даже мечтать не могли, стремно все-таки.

– Руки за голову! – приказал Фельдфебель.

Чехи послушались не сразу, забубнили, млин. Молодой пообещал, что всех нас, собак, перережут. Тогда Фельдфебель кивнул Рябову. Тот вытащил бутылку с бензином и стал поливать комнату, а Фельдфебель чиркнул зажигалкой. Бабка заорала, дура, а мужик черный, хозяин, заорал на нее и сказал родаку, чтобы лег мордой вниз и руки сложил, как велено.

Фельдфебель позвонил кому-то. Сидим, короче, как мудаки, и ждем. Недолго ждали, приехала тачка, в ней Оберст и еще мужик незнакомый, в очках и светлом плаще. Этот мужик потом нам бабла дать хотел, но Оберст страшную рожу скорчил, и мы отказались.

Потому что мы – гвардия, а не наемники. Мы – борцы.

– Такие делишки, Леча, – миролюбиво произнес мужик в плаще, присаживаясь на табурет. Его остроносые ботинки остановились как раз возле головы хозяина дома. Хозяин лежал ничком, руки на затылке, как приказал Фельдфебель. – Тебя дважды просили завязать, Леча. Больше просить не будем.

«Я клянусь…»

– Я клянусь… – начал чех.

– Не клянись, – перебил очкарик. – Твое слово дешевле плечевой путаны. Обещал в делишки с оружием нос не совать, и что в остатке?

– Не я это, клянусь…

– Не ты, так братки твои. Нам какая разница? – Очкарик красивым движением достал сигарету, прикурил. Зажигалочка у него была клевая, золотая с серебряным орлом. – Тебе промышлять разрешили, Леча, поверили, а ты как поступил?

Его не убьют. Я уже знал, что его не прикончат.

Чечен намеревался ответить, но очкарик внезапно опустился на корточки и рывком приподнял его за подбородок.

– Как вам, уродам, верить, ты мне скажи, а?! – закричал в ухо пленному очкарик. – Кто на прошлой неделе насчет патронов в Грозный звонил, а? Тебе дать послушать, а?!

Мы с пацанами конкретно поразевали рты. Вот так фермер, полный абзац! А бабка даже скулить перестала.

– Тебе внятно сказано было – сиди тихо в районе, дурью можешь заниматься, а к железу чтобы близко не подходил! – Очкарик поднялся, запахнул плащ и сильно затянулся.

Мы все ждали, как гвоздями прибитые, что будет дальше. Фельдфебель по-прежнему держал лежащих на прицеле.

– Послушай, давай как люди поговорим, – загнусил с пола черномазый. – Ты скажи конкретно, от кого пришел, сколько надо. Меля давно знают, разве нельзя пригласить по-человечески, можем же без свидетелей вопросы решить…

– А вопросы, Леча, уже решены, не волнуйся. Твою долю в порошке Назар заберет, помнишь такого?

– Не знаю никаких Назаров! Ты мне телефон дай, тогда нормально поговорим, клянусь! Никто обижен не будет…

– Дома купишь телефон, Леча. Здесь тебе он больше ни к чему. Поедешь к себе в Аргун, там барашков будешь пасти и патроны продавать. Если доедешь, конечно…

– Слушай, ты кто такой, чтобы меня пугать? – без особого напора заговорил чечен. – Мне ехать некуда. Тут дети мои, бизнес тут, я в него столько крови и денег вбил…