Тем временем Цезарь покончил со своими любовными играми с Клеопатрой и отправился морем на Сицилию, где его на некоторое время задержал встречный ветер. Но чтобы всем была хорошо ясна его воля – как можно скорее переправиться в Африку, – он велел поставить свою палатку у самого берега, и как только подул благоприятный ветер, он, имея лишь небольшое число кораблей, отплыл с тремя тысячами пеших воинов и немногими лошадьми, высадил их на берег так, чтобы никто не видел, и снова пустился в море, чтобы разузнать, что сталось с остальной его армией, за которую он беспокоился.

По прошествии двух дней он встретил ее и привел в лагерь.

Когда он сходил на африканский берег, он оступился, споткнулся и упал; но он поднялся, сжимая в каждой руке по горсти песка, и воскликнул:

– Земля Африки, наконец-то ты в моих руках!

Так благодаря остроумию Цезаря дурное предзнаменование стало добрым. Оставалось еще пророчество: «Носящий имя Сципион всегда будет победителем в Африке». Цезарю напомнили об этом пророчестве.

– Что ж, – сказал он, – но оракул не говорил, что ни один Сципион не будет на ней побежден.

И, выбрав в своем войске одного человека безвестного и ничтожного, но принадлежащего к роду Сципионов, по имени Сципион Салутион, он объявил его императором и поместил в авангарде своей армии, верховное командование которой он сохранил за собой.

Вот каково было состояние дел в Африке, когда там высадился Цезарь.

Как всегда, Цезарь ринулся вперед, полагаясь на свою удачу. Прибыв на африканский берег, он обнаружил у себя недостаток продовольствия для людей и полное отсутствие корма для лошадей.

Но в Диррахии он находился в куда более трудном положении. Он назначил солдатам половинный паек, отправил на берег рыбаков, чтобы иметь свежую рыбу, а что касалось лошадей, то их кормили мхом и морскими водорослями, вымоченными в пресной воде, к которым добавляли для сладости немного травы.

За время своего краткого пребывания на Сицилии Цезарь много наслышался о мощи армии Сципиона.

Действительно, у Сципиона было сто двадцать слонов и десять легионов, не считая еще четырех, сформированных Юбой; а кроме этого, бесчисленное множество копьеносцев и бесподобный флот.

Через день после того, как он пристал к берегу вблизи Адрумета, которым владел Консидий с двумя легионами, Цезарь внезапно увидел, как вдоль берега параллельно ему появился Пизон со всей конницей города и тремя тысячами нумидийцев.

У Цезаря было три тысячи человек и сто пятьдесят лошадей, остальные его войска еще не прибыли. Видя, что враг превосходит его силой, он поставил укрепленный лагерь перед городом, не позволяя никому входить в него и грабить. Городские укрепления, со своей стороны, заполнились войсками, которые явно готовились выступить.

Цезарь взял несколько человек, объехал верхом вокруг города, произвел разведку и вернулся в свой лагерь. И тут начались сомнения в его гении, и среди солдат поднялся ропот. Почему Цезарь не раздал, как это было у него заведено, запечатанных приказов своим офицерам? почему он не указал своему флоту условного места на всем этом огромном африканском побережье, вместо того, чтобы позволить ему скитаться наугад?

Но на все эти упреки Цезарь отвечал односложно.

Почему он назначил встречу на побережье, где ни один клочок суши не принадлежал ему? Почему он подверг своих легатов, которые терпели поражение везде, где его не было, риску быть раздавленными в его отсутствие, если случайно их корабли окажутся более быстроходными, чем его? Не лучше ли было подождать, чтобы он сам выбрал место высадки, а затем собрать всех туда?

Впрочем, положение было далеко не так трагично, как об этом говорили. Можно было установить переговоры с Консидием. Сделать это поручили Планку, одному из легатов Цезаря и старому другу Консидия.

Получив это указание, Планк написал Консидию, чтобы попытаться привлечь его на сторону Цезаря, и послал это письмо с одним пленным.

– Откуда ты? – спросил Консидий.

– Из лагеря Цезаря, – ответил пленный.

– А зачем ты пришел?

– Чтобы передать тебе это письмо.

– Пусть этого человека убьют, а письмо отправят обратно Цезарю, не распечатывая, – сказал Консидий.

Оба приказания были исполнены. Нужно было отступать. Цезарь покинул тогда свой лагерь; но едва о его намерении стало известно, те, кто были в городе, выступили против него, и нумидийская конница пустилась за ним по пятам.

Тогда Цезарь остановил свою тяжеловооруженную пехоту и приказал двадцати пяти или тридцати галльским конникам, которые оказались при нем, напасть на две тысячи нумидийцев Юбы. Галлы умчались галопом, и каким-то чудом обратили в бегство эту тучу врагов.

Цезарь возобновил свой марш, разместив в арьергарде свои старые испытанные когорты, которым он только что успел показать, с каким врагом они имеют дело, и свою конницу, которой те тридцать галлов перед этим подали пример; так что прыть преследовавшего их неприятеля несколько умерилась.