Причем во время всех этих событий каждый неотрывно глядел на Цезаря, и поскольку он был как всегда спокоен, даже более чем спокоен, – он улыбался, каждый говорил:

– Генерал не встревожен: значит, все в порядке.

И каждый выполнял свой долг.

Действительно, положение выправлялось: города и крепости, мимо которых они проходили, высылали Цезарю продовольствие и депутатов с заявлениями, что они на его стороне. В такой вот обстановке он дошел до города Руспина, и назавтра выступил оттуда, чтобы направиться в Лептис, свободный город с полным самоуправлением. Лептис направил к нему те же предложения.

Цезарь поставил охранять его ворота своих верных людей, чтобы суровые часовые не пропускали его солдат в город: он опасался, что те вызовут какие-нибудь беспорядки, и не хотел, чтобы эти беспорядки восстановили против него жителей. Затем он встал лагерем у его ворот.

Назавтра удача Цезаря привела в поле видимости Лептиса часть его грузовых судов и несколько галер. Они принесли ему весть, что остальной его флот, неуверенный в месте высадки и узнавший, что Утика хорошо расположена к Цезарю, направился к Утике.

Цезарь немедленно снарядил десять галер.

Одни из них должны были набрать солдат и снаряжение на Сардинии, другие отправлялись за продовольствием на Сицилию, а остальным, наконец, было поручено собрать весь остальной флот и привести его в Лептис.

После чего Цезарь отправился из Лептиса в Руспину, где он заготовил запасы продовольствия и дерева, и где он, при всем своем недостатке сил, оставил гарнизон, с тем, чтобы в случае поражения оба эти города могли служить прибежищем его флоту.

Ах! с такими врагами, как те, с кем он имел дело, следовало предвидеть все.

Однажды, когда его солдаты, ничем не занятые, развлекались представлением одного африканца, который танцевал и играл на флейте, и когда они, увлекшись этим зрелищем, оставили своих лошадей под присмотром конюших и уселись вокруг танцора, апплодируя ему и крича «браво!» с тем же спокойствием и воодушевлением, как если бы они сидели в цирке в Риме, их внезапно окружила нумидийская конница, обрушилась на них и, преследуя бегущих, ворвалась вперемежку с ними в лагерь; так что если бы Поллион и Цезарь не выступили вместе и не бросились к ним на выручку с теми галлами, которых было так нелегко напугать, война просто-напросто закончилась бы в этот же самый день.

В другой, более или менее похожей на эту стычке солдат охватила паника вроде той, что случилась в Диррахии. Один знаменосец бросился бежать со своим знаменем; Цезарь подскочил к нему, схватил его за шею, развернул обратно и сказал ему:

– Ты ошибся: неприятель вон там.

Между тем, в тот момент, когда Цезарь, встревожившись, уже собирался оставить гарнизоны в Руспине и Лептисе и самому отправиться на розыски своего флота, ему сообщили, что на горизонте появилось большое число парусов, в которых тут же распознали паруса дружественные.

Это флот Цезаря, собранный отправленными за ним галерами, пришел присоединиться к нему. Это вызвало необходимость увеличить запасы продовольствия. Цезарь взял тридцать когорт и двинулся вглубь страны, собираясь произвести набег; но не прошел он и три четверти лье, как его лазутчики воротились, донося о появлении неприятеля.

Почти в тот же миг он увидел, как впереди поднимается огромное облако пыли. Цезарь тут же собрал свои четыреста лошадей и некоторое количество копейщиков и, приказав своим пешим легионам следовать за ними, послал разведку туда, где, как ему показалось, появились крупные силы врага. Это был Лабиен.

Бывший легат Цезаря построил своих солдат таким плотным фронтом, что издалека, хотя у него была только конница вперемежку с копьеносцами и с резервными эскадронами по крыльям, можно было подумать, что это мощная пехота.

Поэтому Цезарь построил свои тридцать когорт по одной линии, прикрыв лучниками фронт сражения и фланг своей конницы, и дал приказ каждому приложить все усилия к тому, чтобы не быть окруженными.

Но внезапно неподвижно стоявший в ожидании событий Цезарь понял, с кем он имеет дело, так как вражеская конница начала растягиваться и окружать его крылья, тогда как по центру она вела атаку вперемежку с легкой пехотой.

Цезарианцы выдержали первый натиск, но сразу же после дополнительной атаки, пока пехота схватилась с ними врукопашную, нумидийские конники упорхнули, как птицы, на расстояние в пятьсот шагов, перестроились, вернулись галопом, метнули свои дротики и снова упорхнули.

Это был какой-то новый способ ведения боя, который едва не стал для солдат Цезаря роковым; потому что они, видя, как нумидийская конница отступает, полагали, что она бежит, и бросались за ней в погоню.

Тогда Цезарь пустил свою лошадь галопом и промчался вдоль всей линии фронта, потому что он с первого взгляда понял, что происходит: солдаты, бросаясь в погоню за конницей, открывали фланги для легкой пехоты, и та осыпала их стрелами. И он закричал сам и приказал разнести по всему войску, чтобы никто не выступал вперед больше чем на четыре фута от фронта сражения.