Несмотря на позднее время, на набережной было людно, из ночных баров и дискотек доносилась модная музыка. Мы взяли такси и поехали за город — в дом для умалишенных.

— Слушай, Марк, у меня блокауты, — пожаловался я, когда машина начала петлять по темной горной дороге.

— Давно? — профессиональным тоном спросил он.

— Несколько дней.

— Не говори об этот Тимуру.

— Почему? — удивился я.

— Человек с амнезией всегда под подозрением, — объяснил Марк. — Если хочешь, можно попробовать гипноз.

— Отвали, — сказал я, вспомнив, что его чуть из института не выгнали за эстрадный номер «пловчихи». Он ставил четырех девушек на стулья и внушал, что они должны подготовиться к заплыву в бассейне. Девушки нагибались, комично поправляли несуществующие шапочки и разводили руками. Публика была в восторге, но однажды Марк не удержался и дал старт. Две пловчихи довольно сильно расшиблись, поскольку думали, что идут на рекордный заплыв.

— Можно ли под гипнозом убить? — спросил я, чувствуя тошноту на крутых поворотах.

— Только теоретически. Очень сложно заставить человека делать то, что он действительно не хочет. Попробуй внушить стыдливой девушке, чтобы она публично разделась. Впрочем, она разденется, если будет думать, что находится в своей ванной.

— Точно так же можно заставить дать яд под видом лекарства или выстрелить из настоящего пистолета, внушив, что это игрушечный.

— У тебя извращенное воображение.

— Почему ты не сказал про внутренний голос? — вмешался в разговор второй.

— Не твое дело.

— Боишься самому себе сознаться, что у тебя раздвоение личности?

— Заткнись! — мысленно крикнул я, и он замолчал.

Мы подъехали к расположенной в предгорье больнице.

Почти во всех окнах горел свет. Кабинет Марка был обставлен современной белой мебелью. На столе стоял мощный компьютер.

— У меня есть интересное дельце, — весело сказал он. — Парень зарубил топором отца.

— Очень интересно, — фыркнул я.

— Нет, ты послушай. Отец воспитывал его с младенчества, а мать он никогда не видел. Я стал ее разыскивать и выяснил, что она родила близнецов. Одного оставила мужу, а с другим уехала в Караганду. И что ты думаешь?

— Он ее убил, — догадался я.

— Тяжело ранил, — радостно сообщил Марк, — но тоже топором. Представляешь, братья не знают о существовании друг друга, а через семнадцать лет в один и тот же день заболевают острой шизофренией и бьют своих родителей по голове. В Германии можно было бы написать докторскую диссертацию, а у нас рассматривают только типичные случаи.

— Да, — задумчиво произнес я, — это, пожалуй, интересней, чем у Достоевского.

— Хочешь познакомиться с Раскольниковым? — спросил он и нажал кнопку селектора.

Вскоре дюжий санитар привел бледного долговязого парня. Его рябое лицо было неподвижным, а взгляд таким отрешенным, что казался отраженным во внутрь глаз, где терялся в темноте бессознания. Отцеубийца был явно погружен во внутренние переживания. Я мысленно его ощупал — топора не было.

— Где твоя мать? — спросил Марк, оседлав заваленный бумагами стол.

— Дома, — ответил шизофреник глухим безжизненным голосом.

— Когда ты видел ее в последний раз?

— Неделю назад. Она сказала, чтобы я вымыл руки.

— У тебя были грязные руки?

— Они и сейчас грязные, — сказал парень и стал рассматривать свои пальцы.

— А отец?

— Мама сказала, что он умер еще до моего рождения.

— Ты знаешь, что у тебя есть брат?

— У меня был брат, но я его убил за то, что он хотел изнасиловать мать.

— Как это случилось? — спросил Марк, закуривая и протягивая пациенту пачку сигарет.

— Спасибо, я не курю, — сказал он. — Я все отлично помню и понимаю. Зачем вы привели следователя? Я не убийца, я только хотел спасти мать.

— Почему ты решил, что я следователь? — заинтересовался я.

— Вы только посмотрите на него, — сердито буркнул шизофреник, не поворачивая головы.

— Расскажи о брате, — попросил Марк, переглянувшись со мной.