В маленьком здании вокзала было душно и грязно, на полу валялась шелуха от семечек. Впрочем, мне повезло, ибо проходящая раз в два часа электричка должна была подойти через 20 минут. В расположенном на перроне туалете стояла традиционная вонь. Моча плохо стекала по выдолбленному в каменном полу желобу, а большие навозные мухи хищно кружили над кучкой свежего, еще дымящегося дерьма, расположенного сверху уже засохших, может быть, даже окаменевших фекалий.

В конце перрона примостился маленький деревянный ларек, где толстая, истекающая потом и одуревшая от жары продавщица смирилась с судьбой вечной мученицы и даже не пыталась продавать отвратительную теплую фруктовую воду, галеты и засохшие сладости. Она казалась застывшим идолом, иногда взмахивая руками, чтобы вытереть пот, текущий по неподвижному лицу, или отогнать мух, ползавших по ромовым бабкам и звездочкам, которые я обожал обкусывать в детстве по кругу, медленно приближаясь к вожделенному центру с пятнышком яблочного повидла.

Огромная страна была так безнадежно загажена, что даже на этой маленькой, расположенной в предгорье станции неизбежно пахло мочой, гарью и потом. В короткой тени возле деревьев расположилась группа цыган. Их грязные, оборванные дети ползали прямо в пыли. Молодая очень тонкая цыганка, одетая в длинную цветастую юбку, поднялась с земли и попросила закурить.

— Смотри, что русские делают, — сказала она, показав старую помятую фотографию, где был изображен коллективный секс.

Я молча пожал плечами и дал ей сигарету.

— За то, что ты не жадный, я тебе погадаю, — предложила цыганка.

— Не стоит, — сказал я и намеревался пройти мимо, но она схватила мою руку и поднесла к своему напряженному выразительному лицу.

— Ну что там? — нетерпеливо спросил я.

— Я вижу любовь и смерть, — задумчиво сказала девушка, — но не знаю, что сильнее.

— Ладно, — произнес я, заметив, что подошла электричка и, дав ей деньги, вошел в вагон.

Примостившись на теневой стороне, я быстро заснул, несмотря на сильную тряску. Мне снилось, что я не вошел, а наоборот вышел из поезда на той же станции. Настроение было бодрое, даже игривое, поэтому неудержимо тянуло на приключения. Я ринулся к цыганке, которая теперь казалась почти привлекательной:

— Эй, красотка, давай погадаю!

— Ты что больной? — удивилась она. — Я же сама гадаю.

— Правильно, — согласился я, — но я про тебя такое знаю, что удивиться можно.

— Тогда скажи, — попросила девушка.

— Поцелуй, тогда скажу.

— Не могу, — печально сказала цыганка, — меня муж зарежет.

— Как знаешь, — сказал я и направился к поезду.

— Эй, — позвала она, — пойдем в кусты. Может быть, никто не заметит.

Ее губы пахли земляникой, а тело воняло потом. Этот смешанный запах вскружил мою голову, и я сильным рывком обеих рук добрался до ее бедер.

— Подожди, — потребовала девушка, — сначала скажи, что знаешь.

— Тебя муж сегодня зарежет, — грустно сказал я и, приподняв длинную цветастую юбку, повалил ее на землю, успев заметить отсутствие трусов и необычно густую растительность между ног.

— Не нужно, — попросила она, и по ее телу пробежала крупная судорога.

— Теперь, наверное, уже все равно, — прошептал я, овладел цыганкой, не смущаясь, что нас могут увидеть сквозь редкие привокзальные заросли. Ее лоно оказалось влажным, и я успел сделать несколько сильных движений, пока заметил, что поезд тронулся. Тогда я закрыл глаза и задвигался очень быстро, чтобы успеть кончить. Цыганка приподнялась таким образом, чтобы член не входил глубоко. Поезд уже набирал ход, и нужно было принимать решение:

— Извини, — сказал я и побежал по перрону, на ходу застегивая джинсы, пытаясь спрятать возбужденную плоть. Мне удалось вскочить на подножку последнего вагона.

— Не пущу, — грозно воскликнула усатая проводница, загораживая проход своим толстым телом. Однако я ловко проскользнул мимо ее груди и заснул, скрывшись в глубине вагона. Вскоре меня разбудили:

— Вставай, приехали, — потряс меня за плечо престарелый алкаш с заросшей перекошенной физиономией. Я вышел на залитую солнцем узкую платформу, которая плавилась от жары и слегка качалась под моими ногами. Стоящий напротив состав тронулся, и я побежал, чтобы не ждать, а успеть проскочить впереди электровоза.

«Господи! Это же чистое самоубийство!» — успел подумать я и, поскользнувшись, упал, услышав истерический женский крик. Огромные колеса набирающего ход поезда вращались рядом с моей головой. Я поднялся, отряхнул пыль, потер разбитое колено, перешел злополучный переход и тяжело опустился на найденную в тени скамейку. На душе было пусто. Кто-то, находящийся внутри или снаружи, явно хочет меня убить. В ушах зазвучала преследующая меня в последнее время заунывная назойливая мелодия.

— Что случилось? — спросил второй. — Меня кто-то блокировал. Не думал, что это возможно.