Шрифт:
– Оп… прокинуть? – шепотом переспросила Элинор.
Он потянулся к кончику ее шляпной ленты.
– Я хотел сказать, что собираюсь целовать вас без одежды. Я собираюсь обнажить каждый дюйм вашего тела, чтобы губами пробовать вас на вкус, чтобы ощущать вашу кожу, пока не останется ни одной частички, которая была бы мне неизвестна и не открылась бы мне. Я сделаю все, что в моей власти, чтобы вы умоляли погубить вас, и когда вы это сделаете, я не стану колебаться ни секунды и возьму вашу девственность, Элинор. Вы это понимаете?
– Ох!
– Мне нравится, как вы деликатно потребовали поцелуя, но когда я снова коснусь вас, мало что можно будет охарактеризовать словом «деликатно». Никаких правил, никакой сдержанности и, более того, никаких сожалений. Теперь вы все знаете. Бегите, мисс Бекетт. Бегите, пока можете, моя чопорная добродетельная муза. Я пошлю за вами, когда моя кровь остынет. Иначе капитулируйте и отдайте себя мне.
«Капитуляция? Никаких правил? Никакой сдержанности и никаких сожалений?»
Она молча кивнула, но не двинулась с места.
А он осторожно снял с ее плеч пальто и уронил на пол.
– Мне нужно услышать, что вы скажете на это, мисс Бекетт. Я не хочу никакого недопонимания между нами.
Она снова кивнула и опять промолчала.
– Говорите же, Элинор.
– Да.
– А как насчет респектабельности? – спросил Джозайя, медленно стягивая с нее перчатки и обнажая руки.
– У меня впереди целая жизнь… полная респектабельности, мистер Хастингс. Но сейчас я не хочу быть респектабельной.
– Не хотите?
– Не хочу.
– А чего вы хотите?
– Хочу быть безрассудной. Хочу хотя бы однажды забыть все правила и узнать, из-за чего день за днем я так боялась сидеть здесь и смотреть на вас.
– А теперь не боитесь? – Джозайя уронил ее перчатки на пол.
Элинор решительно покачала головой:
– Нет, теперь уже нет. Я нервничаю, но думаю, что это совершенно нормально, мистер Хастингс. Ведь когда пытаешься убедить мужчину, чтобы он соблазнил тебя…
– Полагаю, это вы соблазняете меня, мисс Бекетт, – улыбнулся Джозайя.
Она замерла и тут же улыбнулась. И Джозайя понял, что угодил в «яблочко». Дамам нравилось держать в своих руках бразды правления.
– Я не соблазнительница, сэр. – Ее глаза были ясными и спокойными, когда она сняла шляпку и бросила на пол. То не был заученный жест куртизанки, но выглядело это необычайно грациозно.
– Не обманывайте, – прошептал он. – Вы не робкое создание, чтобы спокойно предложить поцелуй и потом отступить.
– А это вас беспокоит?
– Ни в малейшей степени, мисс Бекетт. Я не хочу, чтобы вы были другой.
– Вот и хорошо. – Она вздохнула и тут же покраснела. – Мистер Хастингс, можем мы забыть одно правило?
– Одно? И какое же, Элинор? – Джозайя наблюдал великолепные переливы оттенков румянца на ее щеках и восхищался тем, как искрились ее невероятно зеленые глаза. Когда она возбуждалась, их мерцание так завораживало, что, казалось, изумруды бледнели по сравнению с ними.
– Обещайте не смеяться надо мной, если я… сделаю ошибку. – Элинор судорожно сглотнула и добавила: – Моей отваги может не хватить, если вы… засмеетесь.
Джозайе пришлось прикусить щеку, чтобы не улыбнуться. Стараясь говорить как можно серьезнее, он заявил:
– Вы не можете сделать ошибку, Элинор. Но даже если и могли бы… Клянусь честью, я не буду смеяться над вами.
– Тогда все отлично. – Она вздохнула с облегчением. – И если так, то вам следует поторопиться… и опрокинуть меня, мистер Хастингс.
«Слава Богу!» – воскликнул он мысленно.
Тотчас же шагнув к девушке, Джозайя привлек ее к себе, и это по крайней мере была знакомая ему территория. Элинор же, отбросив последние остатки скромности, постаралась прижаться к нему покрепче. Несмотря на смутные предупреждения леди М., она собиралась в полной мере наслаждаться своим предстоящим падением – и была тотчас вознаграждена поцелуями, которых так жаждала.
Один жгучий поцелуй превращался в другой, а за ним следовала еще дюжина. И у Элинор дыхание перехватило от вожделения, которое заставляло ее сердце биться все быстрее. Она истосковалась по Джозайе за три дня, и теперь не было в мире ничего, кроме него, кроме вкуса его губ и запаха его кожи…