— Э, что, не видел, она в упаковке была? — У него от возмущения прорезался акцент. — Стану я еще…

Он не нашелся что сказать, пыхтел, рокотал, и я помог:

— Руки марать…

— Да, правильно! Руки! Это и не моя вообще кукла, я ее тогда, в Москве, когда меня менты прижали, земляку одному в подарок купил! Шутка такая была, понял?

— Конечно! Конечно, понял! — закивал я головой. — С тех пор ты с ней и не расстаешься — вдруг земляк где встретится? То-то похохочете!

Гена сник.

— Ну как мне ее в казарме оставлять? Представь, зайдет кто-нибудь…

— Уборщица… — подсказал я, продолжая потешаться.

— Да, уборщица зайдет, а у меня эта мерзавка в тумбочке. Потом не отмоешься!

— Так ты ее все два года в ранце и таскаешь? — посочувствовал я.

Он вздохнул:

— Выбросить-то жалко!

— Не расстраивайся, — утешил я его. — Помогла же она нам, может, еще разок-другой сгодится… — Я не удержался и прыснул, вспомнив основное ее предназначение.

— Пойду погляжу, не остыл ли расплав, — сказал, вряд ли успокоенный моими словами, Генрик.

— Пора, — сообщил он, когда вернулся. — Еще горячо, но пройти уже можно, нога не вязнет.

Я вздохнул. Мое предложение “покататься немного на тележке” понимания со стороны руководства не встретило. По лесу, мол, не пройдет. Попытаться-то нельзя, что ли? Тащи ее сейчас! Эх!…

Мы забросили за спину упакованные ранее вещи, проверили оружейные обоймы и заряд батарей и зашагали к новым свершениям.

Птички щебетали, солнышко сияло, и не видели они вокруг ровным счетом ничего, хоть отдаленно напоминающего показанные Филиппу Игорем Игоревичем кошмарные репортажи с загубленных хонсаками планет. Должно быть, командование терранских врагов предпочитало жить в приличных условиях.

Как и любое другое.

Генрик тем не менее бдительности не терял: останавливался часто, крутил головой из стороны в сторону, сканируя окрестности на предмет рачьего “амбре”, и Филиппа на это строго настраивал. Велено ему было так же держать язычок болтливый за зубами, а ушки — на макушке.

Он терпеливо держал, понимая, что стоит ему расслабиться, как неприятности тут как тут — живо объявятся.

Заросли вокруг них были не то чтобы густые, но какие-то несуразные, преодолению поддающиеся не очень. Гигантские кусты дикой смородины перемежались сосновыми рощицами, затянутыми по земле чем-то вроде высокого и липучего душистого горошка.

И везде валялись вросшие в землю гладкие булыжники — от маленьких, размером с кулак, до здоровенных — с двухэтажный садовый дом. Были они выбелены дождями, изорваны трещинами и покрыты изумрудными нашлепками лишайников.

Красиво было вокруг, ничего не скажешь, а главное — разные твари летучие, кровососущие отсутствовали. Так, гудели какие-то жучки, но в атаку не бросались. Один ударился Филиппу в щиток, сложил крылышки и начал ползать кругами. Он не мешал, и стряхивать его Филипп не стал: пусть себе ползает, все-таки здесь хозяин он, а не мы. Жук был черно-желтый, полосатый, мохнатый и напоминал не то шершня, не то шмеля.

Шмеля?! Филипп чуть не заорал. Черт! Черт, черт и черт! А где же “шмели”? Генрик говорил, что Братья посылали три робота. Так ведь мы не нашли ни одного. Мы даже останков их не нашли. А на гладком полу пещеры любая мелочь бросилась бы в глаза. Ну, пусть не пролетели они пещеру насквозь потому, что о “донышко” разбились; потом-то куда они девались? Филипп прижал подбородком клавишу шлемофона и сказал:

— Мастер сержант! Разрешите обратиться?

— Чего тебе? В туалет захотел?

— Нет. То есть да, но не в этом дело. Генрик, а ведь “шмелей”-то мы не нашли.

Он остановился. Повернулся к Филиппу и открыл рот. Не сказав ни слова, закрыл и поджал губы. Сел на камешек и похлопал ладонью рядом. Филипп не заставил себя ждать.

— “Шмели” оборудованы самоликвидаторами, — сказал Саркисян задумчиво, — так же как и любое другое сложное оборудование Братьев, имеющее хотя бы незначительный шанс попасть не в те руки. Они, понятно, сгорели без следа, вот мы их и не нашли. Проблема в другом: что их заставило привести заряды в действие? Не столкновение же с прозрачной стенкой?! И хонсакам их не взять, это уже проверено. Что мы с тобой проглядели, а, Капрал?

— Или кого, — уточнил Филипп. — Гена, а ведь оно могло и нас изловить. Ети его мать, Гена, оно же, наверное, всю дорогу по пещере за нами кралось! Ползло, облизывалось и думало: “Вон того, толстенького, усатенького сержанта я на первое сожру, а того вон дьявольски красивого, идеально сложенного рядового — на второе!”

— Смейся, смейся! Посмотрю, что ты запоешь, когда мы обратно возвращаться будем, — проскрипел Генрик. — Красивенький!… Ладно, идем дальше, с пожирателями роботов потом разбираться будем.