“Царство торжествующей анонимности!” — подумал Филипп сонно и смежил очи.

“Большинство спортсменов (серьезных, хочу уточнить сразу, спортсменов) — мазохисты. Или идиоты. Да, пожалуй, так: полнейшие кретины!” — эта нехитрая дискриминационная мысль пришла Филиппу в голову, когда он утром следующего дня “качал пресс” на наклонной доске, и число повторений перевалило уже за пятый десяток. Доска стояла почти вертикально, поэтому мышцы нестерпимо жгло, сердце гулко колотилось где-то между ушами, а недавняя улыбка превосходства над самим собой превратилась в неподдающуюся сознательному изменению гримасу.

Однако упражнение следовало закончить.

Филипп с шумом выдохнул и согнулся в пояснице: пятьдесят шесть! Но разогнуться не сумел. Кто-то крепко и недружелюбно схватил его за волосы. Он раскрыл глаза и ужаснулся: над ним склонялась гневная личность, крайне решительно настроенная. Кажется, на избиение. И кажется, на избиение именно его.

Рыжий Бобсон собственной персоной.

— Слезай, покойник, — процедил он. — Гробовщик пришел. Будет тебя домой отправлять.

— У меня контракт только начался, — попробовал Филипп увильнуть от заслуженной ответственности.

— Ерунда. Все равно калекой ты будешь никому не нужен, — сообщил он. — Ни-ко-му! Слезай, говорю!

Филипп послушно вытащил ноги из-под мягких валиков и опустил их на пол. Боб, не отпуская волос, сказал “ага, молодец” и приложился огромным веснушчатым кулачищем к его челюсти. Сердце Филиппа рухнуло в живот, в глазах потемнело, ноги подкосились. Он замотал головой. Когда зрение восстановилось, ему стало понятно, что он сидит на полу и опирается растопыренными руками о канаты, опоясывающие ринг. Боб снова навис над ним, сказал деловито “сейчас повторим” и сгреб его за грудки.

Повторения Филипп отнюдь не жаждал и поэтому резко вскинул руки вверх, одновременно поворачиваясь к Бобсону спиной. Майка “DO IT” треснула, одна пройма лопнула совершенно, зато контакт с Бобом был разорван. Филипп врезал локтем ему в живот, потом присел, крутнулся на носках в обратную сторону и “крюком” правой ударил в пах, оказавшийся почти точно напротив его лица.

Это было подло, нечего скрывать, но ему было не до сантиментов. Бобсон начал первый и тоже не блистал благородством манер. Филипп всего лишь защищался.

Боб раскрыл рот, сдавленно охнул, да так и замер, не имея ни желания, ни возможности продолжать схватку.

— Часть вторая. Возвращение живых мертвецов, — сказал Филипп и круговым ударом ноги поверг противника на пол.

Пока Филипп раздумывал, добить ли рыжего неприятеля грифом от штанги прямо сейчас или, может, погодить, к нему подобрались Павел Мелкий с Наумом Березовским. Больше в спортзале ко времени начала (и, разумеется, конца) корриды никого не оставалось — одни фанатики мышечной массы.

— Капрал, — негромко позвал Филиппа Мелкий. — Слушай, оставь его, а? Кто нам станет продукты на полигон возить, если ты его уработаешь до гипса?

Филипп хмыкнул, но гриф не выпустил.

— И кто Веронике цветы дарить будет, когда ты ее бросишь? — спросил Наум. — А ведь ты ее бросишь, Фил, согласись?.. Такие добры молодцы, как ты, народ в сердечных делах больно уж ненадежный.

— Чего? — возмутился Филипп. — Ты что несешь, придурок? Национальная предрасположенность к ремеслу психоаналитика пробудилась? Так я тебя о консультации не просил вроде. Не пошел бы ты с нею куда подальше?!

— Я тебя предупреждал, пес! — взревел Мелкий, бросаясь в атаку.

Тут следует отвлечься и кое-что разъяснить. Наум Березовский и Павел Мелкий дружили с детства. С самого раннего. Учились в одном классе, сидели за одной партой и на пару колотили недоумков, имеющих претензии к национальности Наума. Затем их дорожки разошлись — Березовский продолжил учебу в медицинском университете, а Мелкий, проваливший вузовские вступительные экзамены, загремел в армию. Свела их судьба лишь через восемь лет. Мелкий к тому времени служил оперативником в уголовном розыске. Буквально чудом ему удалось “вычислить” и взять сексуального маньяка, “специализирующегося” на детях. Разумеется, адвокат извращенца потребовал психиатрического освидетельствования подзащитного. В состав комиссии вошел и молодой, но очень яркий специалист по фамилии Березовский. Комиссия сделала заключение, что обследуемый — тяжело больной человек, нуждающийся в уходе и лечении. Частное определение, вынесенное Наумом, считавшим, что маньяк — ловкий симулянт, суд во внимание не принял. Старые друзья погоревали-погоревали, да и решили восстановить справедливость самостоятельно. (Тем более что “больной”, удивительно быстро пошедший на поправку, скоро оказался на свободе) Негодяй их методов не пережил; скрыть же рукотворность его смерти по ряду причин не получилось. Схоронил друзей от правосудия Легион…

Так вот, Мелкий зарычал и бросился в атаку…

Наум остановил его:

— Погоди ты, Паха.

— Фил, дружище, — примирительно сказал он, — прошу, брось антисемита из себя строить. Не настолько ты дурак, как я понимаю. А что касается моего “диагноза”… Поверь, он имеет под собою не только некоторую серьезную базу, которую я, как дипломированный (пусть и бывший) врач-психиатр, вполне способен был возвести при первом же взгляде на тебя, но и собственный обширный в этом деле опыт.

— Да, Капрал, — подтвердил с ворчанием медленно остывающий Мелкий, — Наум много девок спортил, пока сюда не загремел. Я сам ему за это не раз морду бивал.