Ольга с Антохой в обнимку сострадали телевизионным мытарствам американских студентов, которые тщетно пытались спастись от неистребимого маньяка, вооруженного стальным крюком. Мама поднялась на второй этаж, в спальню, и там читала, а отец ушел кормить своих ненаглядных овец.

В окно постучали.

Я как раз добрался до прямого столкновения сказочного добра и зла и отрываться не пожелал. Кровавый крючкотворец остался один на один с главной героиней, и наблюдатели, с содроганием ожидающие развязки, не отреагировали вовсе.

Дождь все еще лил, не прекращаясь, так что я вовсе не удивился, когда некоторое время спустя припозднившийся посетитель забарабанил по стеклу вновь — и несколько раздраженно. Пришлось мне повесить в предгрозовом воздухе волшебной страны огнедышащего дракона, восклицающего “Остановитесь, безумцы!”, и поглядеть, кому не сидится дома в такую-то слякоть?

Не сиделось Хребту. Я махнул рукой, мол, заползай во двор, извинился перед племянницей и пошел его встречать — чтобы Марфа не порвала сердечного на фашистский знак.

— Курить не дам, — предупредил я его сразу.

— И ладно, — смиренно согласился он и заканючил: — Слушай, Филипп, ты же городской, образованный, пойдем ко мне, я тебе иконы покажу. У меня их много — матка шибко верующая была. Может, купишь которые? Матка перед смертью велела попу отдать, дак мне жалко. А ты найдешь богатого мужика в городе и тоже продашь. Подороже.

От него несло перегаром, глазенки лихорадочно поблескивали. Видно было, что мается он страшно, что держится из последних сил. Ему срочно надо было опохмелиться. А может, добавить.

— Подожди, — сказал я, — деньги возьму.

Хребет всю дорогу возбужденно тараторил в предвкушении скорой поживы и последующего “разговения”, а я пытался предугадать, обрадуется ли бабушка, если я ей презентую такой подарок? Или заставит в церковь отнести? Наконец, изрядно промокнув, мы добрались до его избы. Изба у него была хорошая — большая, обшитая лакированной рейкой, крытая оцинкованным железом. Но запущенная: после смерти родителей Хребет ни разу, наверное, даже окон не помыл.

— Вот и пришли, — сказал он и вдруг пронзительно свистнул.

Я с любопытством посмотрел на него и добродушно предостерег:

— Не свисти, зёма, — денег не будет.

Он нагловато ухмыльнулся.

В это время ворота дома распахнулись, и из них вышел Долото.

Юра Долото собственной персоной.

Следом за ним выскользнул Убеев — булатовский инструктор по стрельбе, престарелый, но очень бойкий калмык. Он был вдесятеро опаснее Юры. Он был опаснее любого громилы из тех, что могли бы оказаться на его месте, в роли моего противника. И даже всех одновременно. Потому что стрелял быстро и без промаха. На его сухоньком пальчике, согнутом крючком, висел спортивный малокалиберный пистолет — не слишком эффектное, но крайне эффективное оружие. Насколько мне известно, многие из мировых спецслужб имеют штатное оружие как раз скромного двадцать второго калибра. Как и ликвидаторы-профессионалы.

Фамилия его теперь, на фоне этого пистолета, представлялась довольно двусмысленной и страшненькой.

— Руки за голову, и медленно на колени, — скомандовал Юра. — Очень медленно, братан. Очень!

Я подчинился. Хребет тем временем, вихляясь, потирая ладошки и пританцовывая от нетерпения, заорал:

— Ой, мужики, не могу больше, выпить хочу! Где моя злодеечка? Чё вылупились? Обещали — наливайте.

Никто ему наливать, понятно, не бросился. Никто даже не посмотрел на него. А вылупились они на меня, не решаясь пока приблизиться. Только Убеев отмахнулся от него лениво, как от мухи.

Хребет начал закипать. Никогда он не отличался терпением и благоразумием.

— Вы чё, мужики, зажали, да? Положить решили на меня? — Он принялся с хрустом сжимать растопыренные угрожающе узловатые пальцы. — Свое требую, не чужое!

— Стой, где стоишь, ты, пьянь! — занервничал Юра. — Потерпи минуту, ну!

— Хер тебе, козел! Я уже задолбался ждать. Гони выпивку, сука, — взвыл безмозглый Хребет и бросился на обманщиков.

Щелкнул выстрел (нет, не был Убеев профессионалом, не те нервы). Хребет взвизгнул и споткнулся, а я, шлепнувшись с размаху на тротуар, покатился, пополз во всю прыть за поворот. Дом Хребта был угловым. Падающее тело бывшего школьного тирана спасло меня по меньшей мере от трех свинцовых пулек. За углом я вскочил на ноги и бросился к ближайшему забору.

Я успел сделать лишь один шаг.

Непроницаемая темнота, скрывшая дальнейший путь, плеснулась к глазным яблокам от затылка. Чем меня по нему огрели, я, естественно, не разглядел.

Очнулся я почти сразу, но все равно слишком поздно. Казалось, что на затылке тлеет, обжигая черепушку, небольшая головня. Перед потерявшими настройку на резкость глазами расплывались мокрые разводы на досках, которыми был вымощен Хребтовский двор. Доски были плохо оструганы, и шершавая их поверхность неприятно колола мою щеку, плотно к ним прилегающую. В завернутые за спину руки больно врезался холодный твердый металл наручников. (Как драматично прозорлив был Хребет, царство ему небесное, распевая вчерась про гром кандалов!) Сверху больше не капало, но не оттого, что дождь прекратился, а оттого, что двор был крытым.