Она просто не могла удержаться, не могла не уколоть мужа, ей хотелось поднести к его губам горькую чашу и заставить выпить. В эту минуту в ее сердце не осталось места для других чувств к графу Сомертону, кроме гнева и желания отомстить.

Она попыталась отойти от него, но Сомертон, уже оправившийся от удара, схватил ее снова.

– Порочная дрянь, – произнес он голосом, все еще хриплым от боли, но тем не менее до странного спокойным, словно разворачивающаяся перед его глазами сцена ничуть его не волновала.

– Отпусти! – Лилибет тяжело дышала. – Разве не видишь, что это безнадежно? Не понимаешь, что тебе не победить?

– Он тебя не получит, – сказал Сомертон ей в ухо. – Клянусь Богом, не получит.

– Так убей меня! Убей его! Убей всех нас! Что, дьявол тебя побери, ты вообще намерен сделать? Думаешь, спасешь свою гордость, отомстив? – Она коротко вздохнула, потом еще раз, словно легкие не могли работать нормально среди переполнявших ее страха и паники. – Ничего не выйдет. Такие вещи никогда не получаются. Месть – это бездонная яма, разве ты до сих пор не понял?

Он ее встряхнул, но ничего не ответил.

– В этом-то все и дело, верно? – прошептала Лилибет. – Ты понятия не имеешь, что теперь делать. Не можешь заставить себя отпустить нас и не можешь заставить себя прекратить все это. Ты трус, Сомертон. Задира и трус.

Его лицо исказилось от ярости. Он занес кулак, и Лилибет зажмурилась, ожидая ударов по лицу, по голове.

Но ничего не произошло.

Он по-прежнему крепко удерживал ее другой рукой. Лилибет открыла глаза и увидела, что он смотрит куда-то вдаль, на реку, высоко приподняв густые брови, словно не веря самому себе.

Тут ее кто-то подхватил – теплые нежные руки, руки Роланда, без сомнения. Она потянулась к ним, и Сомертон отпустил ее без сопротивления.

– Лилибет, – послышался над ухом знакомый голос, негромкий, полный любви. Она повернулась, уткнулась лицом в его горячую, пахнувшую солнцем грудь и всхлипнула. – С тобой все в порядке, милая?

– Да, – выдавила Лилибет.

Он потянул ее прочь от Сомертона. Его тело, дрожавшее от напряжения, пахло мылом, лошадьми, потом. Он напоминал охотничьего пса, готового убивать.

– Филипп? – услышала Лилибет собственный голос, слишком высокий и тонкий, чтобы действительно принадлежать ей.

– Ш-ш-ш. Он наверху, на лужайке. – Роланд слегка ослабил объятия, прижался губами к ее макушке, к виску. – Иди к нему, милая. Прямо сейчас.

– Но… – Она в замешательстве подняла голову.

– Быстро. Беги! – Он вообще на нее не смотрел. Взгляд прищуренных глаз был устремлен в ту же сторону, что и взгляд Сомертона, – на берег реки.

Лилибет повернулась и посмотрела.

По дорожке вдоль берега шел какой-то мужчина, и как раз сейчас он ступил на плиты террасы. Высокий, несгибаемый, с очень прямой спиной, волосы припорошены сединой, одет в английский твид.

Позади этого крупного человека Лилибет успела заметить знакомую изящную фигурку личного секретаря ее мужа, мистера Маркема, но тот мгновенно исчез в кустах.

Голос Сомертона прорезал тишину как сабля:

– Какого дьявола вы тут делаете, Олимпия?

– Твой дедушка! – воскликнула Лилибет, уткнувшись в грудь Роланда.

– Беги немедленно, милая, – прошипел он ей в ухо, разомкнул объятия и легонько подтолкнул ее.

Знакомый голос деда загремел с края террасы:

– Я мог бы спросить об этом же вас, Сомертон. Боже правый, как же вы умудрились все это запутать и испортить!

– Все это? О чем речь? – требовательно спросил Роланд, шагнув вперед и скрестив на груди руки. Что ему говорил Биддл? Что Сомертон послал каблограмму герцогу Олимпии сразу же, как приехал во Флоренцию. А связь Олимпии с замком Святой Агаты – это что такое? Он слишком хорошо знал своего деда, чтобы понять – все эти обрывки информации не могут быть простым совпадением.

Герцог остановился и оперся на трость с золотым набалдашником, переводя взгляд с Роланда на Сомертона и обратно. Разумеется, это была всего лишь поза. Роланд отлично знал, что герцог прекрасно может стоять сам, без помощи трости. Он силен как бык.

– О чем речь, дед? – сердито повторил он.

Взгляд герцога метнулся к нему.

– Может быть, наш добрый друг граф потрудится объяснить. А, Сомертон? Что скажете?

– Не понимаю, о чем вы, – ответил Сомертон.