Еще и еще посадки на авианосец, теперь уже другой, и, наконец, посадки ночью! Самолет весом в шесть тонн на скорости около ста миль в час, пытающийся маневрировать в абсолютной темноте среди голубых огоньков, ограничивающих палубу! Страшное напряжение, выбрасывающее массу адреналина, даже если ты не видишь, как в действительности узка палуба. Но тебя уже научили всему…

И снова практикуемся в стрельбе в воздухе, снова высший пилотаж, уже в составе группы, снова полеты в двойках то ведущим, то ведомым. Мои друзья столкнулись. Один из них сломал ноги, когда ударился о стабилизатор, покидая свой разбитый «Корсар», чтобы прыгнуть с парашютом в море…

Я знал, что там, рядом, на берегу, сидят Норма и ее родственники и все видят. Поэтому я летел так низко, что пропеллер оставлял за собой белую пену на воде моря, и я и мои друзья кричали от радости. А она потом рассказывала, что она убегала в это время в дом и пряталась под кроватью, дрожа.

Иногда мы искали истребителей из ВВС, чтобы сразиться с ними в воздушных боях, которые нам не терпелось устроить. А однажды восьмерка самолетов из нашей группы истребителей пролетела вдоль дна высохшей реки Святой Анны под ее мостами. Долетев до озера Биг-Бир, они перепугали яхтсменов, пронесшись над их головами почти на высоте мачт.

«Мы готовы!» – рвалось из нас. А в это время в Сан-Франциско родились Объединенные Нации.

И не успел я пожелать им успеха, как вдруг – Хиросима! Нагасаки! И день победы над Японией. Но я был подавлен. Внезапно передо мной возникли проблемы. Что я буду делать теперь?

Единственное дело, которому меня научили, было больше не нужно. Только через несколько лет я по-настоящему понял, как мне тогда повезло (мой ангел по-прежнему сидел у меня на плече). Вне зависимости от того, каким боевым петухом я себя чувствовал, если бы война не кончилась, опытный в боях японский пилот мог легко оборвать мою летную карьеру. Но вместо этого их летные карьеры закончились. Правда, вместе с этим и моя работа, которой я занимался два года, завершилась.

Поэтому я потянулся к Норме. «Давай поженимся!» Она согласилась. Ей девятнадцать. Мне – двадцать! Я должен был получить письменное разрешение на брак от своей матери!

Война закончилась, это сделало меня резервистом. Но я любил летать. Узнав, что ВМФ принимает заявления от офицеров резерва, чтобы снова перевести их в регулярный состав, я сдал необходимые документы и заявление. И снова летаю!..

Мы с Нормой поженились в соборе Святого Франциска. Это была Церковь летчиков. Наша свадьба стала одной из тех свадеб летчиков, о которых мечтала тогда каждая девушка. На наших документах был изображен пропеллер. Я надел парадную синюю форму, несмотря на жару. И все мои друзья по эскадрилье пришли на прием в том же. Моя мать, которая приехала издалека со своим новым мужем, сияла. Дядя Нормы одолжил нам свой маленький домик для медового месяца, тот самый, в котором мы ночевали месяц назад. Мы оба были девственниками – для Нормы это было важно. И вот, наконец, стали принадлежать друг другу и физически – на утро шелковые дареные пижамы на обоих были испачканы…

Мы нашли маленькую квартирку на Лонг-Бич. Норма взяла взаймы у брата автомобиль. Брату он был не нужен. Он тоже служил во флоте, но его часть располагалась на Филиппинах. Мы не разлучались, если не считать времени, которое я должен был проводить в воздухе.

Но летал я меньше. И тут пришло известие, что нас должны перевести в западную часть Тихого океана. На праздник Дня военно-морского флота в строю из огромного числа самолетов мы низко летали над всей Южной Калифорнией. В этот день, совпавший с празднованием дня победы над Японией, казалось, каждый военный самолет флота был в воздухе.

Через шесть недель после нашей свадьбы мы переехали в Сан-Диего. Здесь я провел свою последнюю ночь с любимой перед долгой разлукой молча. Я складывал картину из маленьких кусочков по приложенной инструкции-картине, и был не в состоянии, или не хотел, объясниться с Нормой и рассказать ей о моей боли. Вместо этого молча уклонялся от близости с ней, чтобы как-то смягчить горе предстоящей разлуки. И так со мной случалось потом раз за разом всю мою жизнь.

На следующее утро мы переплыли на пароме залив, и я поднялся на борт еще одного «джипа»-авианосца, чтобы отрапортовать о прибытии, оставив Норму стоящей у пирса на берегу. Мое одиночество казалось мне непереносимым. А она – чувствовала ли она то же? Ведь и день, и последнюю ночь мы только отчужденно молчали…

Ну а через месяц на Гавайях жизнь уже понеслась своим чередом. Мы принимали новую вариацию «Корсара» и учились летать на нем – совершать посадки на авианосцы с останавливающим крючком – и это захватывало нас. Нам сказали, что мы отправляемся в Китай, в Циндао, чтобы перегнать по воздуху морские «Корсары» с земли на авианосец для доставки их в США.

Снова смена «декораций». После новогодней ночи у пианино в одном из отелей, на лучшем пляже Гавайев – Вайкики, мы вошли на борт самолета, летящего в Токио через остров Мидуэй и остров Маркус (Минамитори). Там я был потрясен результатами наших бомбардировок зажигательными бомбами – вокруг стояли только остатки печных труб.