Много лет я провел с американцами на самом ледяном континенте, а потом еще годы и годы работал, изучая Антарктиду в различных университетах и научных учреждениях США. И часто местом моей работы бывала гигантская Лаборатория по изучению климата Земли Национальной администрации по океанологии и атмосфере, которой руководил Джо Флетчер. Эта лаборатория находилась в центре маленького университетского городка Боулдер в штате Колорадо. Сюда Флетчер переехал из Вашингтона, потому что любил горы и открытые пространства, и его тяготила столица. В Боулдере я обычно гостил у Джо в его большом доме, где он жил вместе с Лин, его женой и постоянной, верной помощницей и другом.

Когда я приехал в Америку вместе с женой Валей, после жизни на берегу океана в хижине Боба Дейла на его острове, она простудилась. И мы переехали в сухой горный климат Боулдера. В этот раз мы остановились у моего коллеги по работе в Москве, с которым много лет были близко знакомы до его эмиграции сюда из России. Как и я, он был гляциологом, но призванием его, очевидно, является бизнес. Применительно к гляциологии его деловые качества проявились в том, что он практически из ничего построил прекрасную лабораторию по изучению лавин и селей в поселке Терскол на Кавказе, обеспечил проведение на ее базе международного семинара по снегу и льду на уровне мировых стандартов. Даже и теперь, десятки лет спустя после ее создания, лаборатория является украшением Терскола и одним из главных научно-учебных центров географического факультета Московского университета. А тогда неожиданно на моего коллегу завели уголовное дело, обвинив в преступных злоупотреблениях, нарушении финансовой дисциплины и превышении служебных полномочий; да еще и семья его распалась. Он был настолько обижен и оскорблен, столкнувшись с такой «благодарностью» судьбы, настолько подавлен психологически, что на него навалились и тяжелые редкие болезни.

Но все-таки справедливость восторжествовала. Встретилась женщина, не оставшаяся безучастной к его проблемам, ставшая его другом, помощницей, сиделкой. И в результате – выздоровление и эмиграция в Америку. Здесь его знали по Терсколу, дали научную работу. Однако свои настоящие способности он реализовал позже. Занявшись бизнесом, он не просто «выбился в люди» – стал миллионером. Пожалуй, такого материального успеха не добился ни один из моих знакомых эмигрантов. А еще он стал другом Джо Флетчера.

К моменту нашей встречи я тоже достиг не только гляциологических вершин. Я начал писать книги. Одну за другой, и все о путешествиях. Но главным в них для меня было то, чем руководствовались мы с Бобом Дейлом, задумав «Зимних солдат», – стремление к улучшению взаимопонимания и отношений между Америкой и Россией. Книги, естественно, были на русском и издавались в СССР, поэтому мне важно было рассказать об Америке и ее прекрасных людях. Я считал, что этим как-то противостою той антиамериканской пропаганде, которой было в то время заполнено советское информационное пространство. Одной из таких книг, я горжусь ею до сих пор, был «Пикник на Аппалачской тропе», изданный тиражом в 30 тысяч экземпляров и мгновенно распроданный. Значительное место в этой книге заняли рассказы о Боулдере и его обитателях. В ней я коснулся и необычной судьбы, сотканной из больших достижений и потерь, страданий и поисков, одного из советских эмигрантов, сумевшего преодолеть трудности адаптации в новой для него стране и занять высокую ступеньку ее социальной лестницы. Я писал о нем как о герое, напоминавшем моего коллегу-гляциолога, и мне пришлось потратить немало сил, чтобы уговорить его прочитать мое произведение, рассчитывая услышать одобрительный отзыв.

Только при нашей встрече в Москве он наконец прочитал книгу. И вдруг, совершенно неожиданно для себя, я услышал, что, по его мнению, мой рассказ – настоящий пасквиль на него, характеризующий меня с наихудшей стороны, что он немедленно съезжает с моей квартиры и с этого момента он становится моим злейшим врагом и сделает все возможное, чтобы испортить мою репутацию.

Я совершенно не понял его реакции и не принял это заявление всерьез. Однако в свой следующий приезд в Боулдер почувствовал, что ставший теперь моим бывшим другом и настоящим неприятелем мой русский эмигрант нисколько не погорячился, делая свое заявление, нисколько не остыл и не пересмотрел свою позицию. Совершенно неожиданно многие друзья внезапно изменили ко мне отношение, словно забыв все хорошее, что нас связывало.

Мои летчики повели себя по-разному. Дасти Блейдс при нашей первой после разлуки встрече, завершив первые радостные приветствия, вдруг посерьезнел и, сменив тон на официальный, сказал:

– Игорь, за время твоего отсутствия твой русский друг рассказал о тебе и твоей новой книге много плохого. А кроме того, сообщил нам, что ему стало известно, что ты – советский шпион и много лет добываешь в Америке секретную информацию, которую продаешь советской разведке. Я хочу, чтобы ты ответил мне прямо: так это или нет? Ты, конечно, можешь отказаться отвечать на этот вопрос или ответить расплывчато. Я не изменю своего отношения к тебе, но будь готов к тому, что Джо Флетчер тебе больше не друг.

Кровь ударила в голову, дыхание перхватило от нелепости этих подозрений.

– Нет, Дасти. Слава Богу, с чистой совестью могу сказать тебе, что никогда не был шпионом и не получал никаких денег от соответствующих организиций. А книги свои я пишу, чтобы расказать о лучшем из увиденного и услышанного мною, чтобы помочь нам лучше понимать и любить мир и друг друга. Мой ответ – нет.

Дасти был очень доволен:

– Спасибо, Игорь. Я очень надеялся на такой ответ. – И он обнял меня.

С Джо мне не удалось связаться. Я несколько раз звонил ему домой, и женский голос сухо отвечал, что он занят. Голос я узнал, он принадлежал его дочери; к тому времени Лин, жена и добрый гений Джо, умерла. Я понял, что, говоря о Джо, Дасти был прав.

Итак, первый из моих друзей – американских летчиков – выслушал навет на меня, принял его во внимание, но прежде, чем окончательно определить свое отношение к нему, дал и мне возможность высказаться. Может быть, так случилось, потому что нас связывал целый год, прожитый бок о бок в Антарктиде.