Когда меня спрашивают: он что, был большевиком? – я отвечаю, что он меньше всего занимался политикой. Для него это все существовало как… Вы дышите тем воздухом, который кругом вас? Дышите. Вы можете его переменить? Нет. Так же и правительство. Он всегда смотрел на это как на неизбежную неприятность, так он воспринимал советское и царское правительство. У него к этому было несколько циничное отношение. Может быть, нехорошо так говорить про собственного отца. Но просто он никогда не мог серьезно к этому относиться. Он твердо знал, что он специалист по флоту. Какое правительство у нас – это ему, что называется, было «до лампочки». Но у него есть флот, за который он отвечает, и этот флот он будет всячески опекать до своей смерти. Что он и делал. Очень быстро, уже в восемнадцатом году, он стал начальником Военно-морской академии. Он читал лекции. Мне всегда было очень интересно то, что он читал лекции в первый или второй год советской власти младшему командному составу, то есть людям, которые служили во флоте, но не знали не только высшей математики, а едва-едва знали алгебру и геометрию, а он читал им дифференциальное исчисление – то, что и нужно знать человеку во флоте. И самое удивительное: он читал так, что они это все понимали и знали. Он был совершенно блистательным лектором.

В какой-то момент Академия наук послала его, Иоффе и других за границу, о чем мы с вами уже говорили. И он оставался там довольно долго, так как очень быстро советское правительство поняло, что раз он там, то может очень во многом помочь. Он помогал в том, какие пароходы следует покупать. Когда мы покупали паровозы, он показал с цифрами в руках, как нужно перевозить паровозы, – что нужно не нанимать для этого суда, а покупать их. Показал он и как их надо грузить. И в то же время он занимался своей математикой. Он приблизительно с двадцать первого до двадцать седьмого года жил за границей. Когда мы уже были в Париже, то встретились с ним, и тут он узнал о всех наших несчастьях. Тут они с матерью, конечно, помирились. Для их совместной жизни это уже было не нужно, но встречи и дружба сохранились. Их помирило горе и общий ребенок, который остался, – это я. Мы жили у своих родственников. У папы был незаконный брат, очень известный профессор химии, блистательный ученый Виктор Анри. Это был сын моего дедушки. Он всегда жил за границей, потому что, как незаконный ребенок, в нашей империи очень плохо себя чувствовал.

Надо сказать, что Сашенька, его мать (ее абсолютно все звали Сашенькой), – это родная сестра моей бабушки, Софьи Викторовны Ляпуновой, – Сашенька с Виктором всегда жили в Париже, а мой отец являлся крестным отцом Виктора, будучи старше его лет на десять. А бабушкина сестра была гораздо моложе. Мы Виктора все очень любили, очень хорошо знали, он постоянно приезжал в Россию. Но я как-то нашла его старое письмо, где он пишет, как ему тяжело, что он незаконный сын…

Он был химиком, и во время войны, когда немцы применили газы, – а он был специалистом в этом деле, – его из Франции направили в Россию, чтобы он наладил производство газа, а главным образом защиту от него. Анри уже был женат, его жена была очаровательная румынка, талантливый человек, биолог, которая работала в институте Пастера. Они приехали в Москву (он отличался тем же, чем и мой дедушка: не пропускал ни одной женщины), и Виктор сразу совершенно безнадежно влюбился в одну из своих двоюродных сестер – Веру Васильевну Ляпунову. А моя мама была очень дружна с Полин (Полин – это жена Виктора, румынка). Когда это все случилось, они с мамой особенно подружились, так как мама рассталась с папой, а Полин переживала эту страшную драму, что ее Виктор влюбился в Веру. Верочка была очень интересная маленькая женщина, настоящая Ляпунова, очень яркая, да еще и художница.

Она тоже совершенно безнадежно влюбилась в него. Наконец, когда началась революция, Полин (первая жена Виктора) вернулась в Париж.

Вера и Виктор – их всегда звали по-французски – родили четверых детей: двух девочек и двух мальчиков. Жили во Франции, в Бельгии одно время он был профессором. Мы с Петром Леонидовичем ездили их навещать. Затем, уже в конце тридцатых годов, он наконец получил то, о чем мечтал всегда, – профессорство в Париже.

Потом разразилась Вторая мировая война. Немцы уже подходили к Парижу. Они бежали. Но по дороге, по-моему в Бордо, Виктор подхватил воспаление легких и умер. Вера осталась с четырьмя детьми одна во время войны. Тут старшая дочь получила американскую стипендию в один из больших университетов (она была математиком), переехала в Америку и очень быстро сумела перевезти туда всю семью. И они жили в США. Но младшая дочка Верочка всегда оставалась француженкой, в Америке она жить не любила, предпочитала жить во Франции. Да. Так что очень большая семья – они мне двоюродные братья и сестры – в Америке. Когда мы были в Америке, то виделись с ними.

Все старшие Ляпуновы – Софья Викторовна, Александра Викторовна, Николай Викторович, Василий Викторович, – это были братья и сестры, очень большая семья Ляпуновых. Потом двоюродные братья – Михайловичи: Александр Михайлович, прославленный математик, академик, у него очень интересная судьба; Борис Михайлович, его брат, также академик, известный филолог; наконец, третий брат – музыкант. Все три брата были изумительно талантливыми людьми. По возрасту они младше моего отца, хотя приходились ему дядюшками. Самое интересное, что папа, когда жил в Париже, был там со своей новой супругой…

– Он женился?

– Он женился позднее, второй раз, но не на ней. Он выехал с ней из России вместе с этой комиссией. Но надо сказать, что та женщина, которая оказалась с папой, проявляла определенный интерес к Петру Леонидовичу. Она была необыкновенно красивая женщина, которая работала научным сотрудником в обсерватории. Папа одно время был директором обсерватории, как раз во время войны. Мама об этом узнала, и тут началась вся эта история.

Анна Богдановна была очень интересным человеком, очень добрым по отношению ко всем, но безумно ревновала отца. И эта ревность иногда доводила моего несчастного отца до очень печального состояния. В конце концов он с ней расстался. Он уехал, по-моему, в двадцать восьмом году в Ленинград. Когда мы узнали, что он решил жениться на Надежде Константиновне, мы безумно обрадовались: наконец-то у папы настоящая семья, чудный человек с ним рядом. Они жили в Ленинграде и, по-моему, уже успели зарегистрироваться. Она была учительницей, которая всю жизнь жила вместе со своей подругой. Две молодые бестужевки, будучи еще курсистками, познакомились у ворот тюрьмы. Будущая жена моего отца навещала жениха, а Женечка, ее подруга, носила передачи своему брату, видному эсеру. Там они познакомились и подружились и стали жить вместе. Когда Надежда Константиновна вышла замуж за Алексея Николаевича, это обернулось для них трагедией, поскольку прежде они не расставались. Наконец Женечка согласилась жить вместе с ними. Позже, когда Надежда Константиновна умирала в Казани, она «завещала» моего отца своей подруге, Евгении Николаевне, и та хранила моего отца до самой его смерти.

Прошло несколько дней, и мы снова встретились с Анной Алексеевной в ее квартире.

– Сегодня я расскажу вам, Игорь, чуть больше о самом Петре Леонидовиче и начну с того, как он первый раз попал в Англию. Это произошло в четырнадцатом году, летом, тогда же, когда я ездила с мамой и братьями в Европу; только я тогда была еще девочкой, а Петру Леонидовичу было почти двадцать лет.

Он решил поехать в Англию на лето попрактиковаться в английском языке, и его родители, конечно же, помогли ему в этом. Живя и работая в Кронштадте, его отец был хорошо знаком с морскими офицерами и теми людьми, которые занимались «Ермаком», нашим первым ледоколом. Одним из строителей ледокола и одним из его капитанов был Васильев – у него сохранились очень хорошие отношения с английскими кораблестроителями, и когда Петр Леонидович в четырнадцатом году, весной, захотел поехать в Англию, тот дал ему рекомендации к своим друзьям. Жизнь его в Англии в эту первую поездку изобиловала странностями как плохого, так и хорошего свойства. Сначала он приехал в семью, которая жила у маленького озера. Там он очень хорошо устроился, пока не разразилась страшная трагедия: заболел и умер глава той семьи, в которой он жил…

Да. После этого та семья решила его передать своим друзьям, которые тоже оказались связанными со строительством каких-то пароходов или с чем-то еще и взяли его к себе как гостя, денег с него они не брали. Это была семья Милларов. Миссис Миллар смотрела на него как на своего сына, она его обучала манерам: «Пьер (она его звала Пьер, а не Питер), вы должны сидеть за столом так-то; Пьер, вы должны есть так-то; Пьер, вы должны заказать себе смокинг. Вы поедете с моим мужем в Эдинбург и закажете себе смокинг, потому что когда вы выходите, вы должны быть одеты как следует».