Не успел он обменяться с отцом несколькими короткими фразами, как в библиотеку вошел Паркер в сопровождении полицейского сержанта и двух полицейских.

– Вот эта шайка, сержант, – арестуйте их, – сказал Паркер. – О, простите, мистер Типпери, это, конечно, относится не к вам, а только к этим двум. Не знаю, какое им можно будет предъявить обвинение – это, во всяком случае, сумасшедшие, если не что-нибудь похуже, что всего вероятнее.

– Добрый день, мистер Типпери, – приветствовал сержант Чарли, как старого знакомого.

– Вы никого не арестуете, сержант Бернс, – улыбнулся в ответ Чарли Типпери. – Можете отослать свою карету. Я переговорю с инспектором. Дело в том, что вам придется проводить меня вместе с этими подозрительными личностями ко мне домой. Вы будете охранять – о, не меня, а этот чемодан. В нем лежат миллионы – осязаемые ослепительные миллионы. Когда я открою его перед моим отцом, вы увидите зрелище, которое не многим удается увидеть. А теперь – идем! Мы теряем время.

Они с Генри одновременно ухватились за ручки чемодана, и в тот момент, когда их руки соприкоснулись, сержант Бернс кинулся, чтобы им помочь.

– Пожалуй, лучше уж я понесу его, пока дело не закончено, – сказал Генри.

– Разумеется, разумеется, – согласился Чарли Типпери. – Только не будем терять драгоценных минут. Уйдет немало времени на то, чтобы реализовать эти камни. Ну, идем, живее!

Мораторий оказал немалую поддержку бирже, и она снова окрепла. Кое-какие ценности начали даже повышаться. Впрочем, это отразилось только на тех бумагах, в которых Фрэнсис не был заинтересован и на которые Риган не вел атаки. Старый Волк продолжал развивать военные действия, и акции Фрэнсиса неумолимо падали. Риган с радостью убедился, что на рынке появляется все больше акций «Тэмпико-Нефть», которые выбрасывал, по-видимому, не кто иной, как сам Фрэнсис.

– Теперь время! – заявил Риган своим соратникам. – Приступайте к делу. Тут двойная игра. Не забывайте списка ценностей, которые я вам дал. Продавайте их по любой цене, ибо я не предвижу конца их падению. Что касается остальных бумаг, то покупайте, покупайте немедленно и верните себе все, что вы продали. На этом вы не можете ничего потерять, а продавая те ценности, которые обозначены в списке, вы нанесете двойной удар.

– А вы сами? – спросил один из участников заговора.

– Мне нечего покупать, – был ответ. – Это может служить вам доказательством того, насколько честно я вел игру и как вам доверяю. Я не продал ни одной акции, кроме тех, которые обозначены в списке, так что мне нечего и возвращать. Я все еще распродаю акции из списка – то, что у меня осталось. В этом заключается мой удар, и вы можете принять в нем участие, распродавая по какой угодно цене те же бумаги.

– Вот и вы наконец! – в отчаянии воскликнул Бэском, встречая Фрэнсиса в половине одиннадцатого в своем кабинете. – Все ценности поднимаются, кроме наших. Риган жаждет вашей крови. Я никогда не предполагал, что он так силен. Нам ни за что не выдержать этого натиска. С нами покончено, мы раздавлены – вы, я, все мы…

Никогда в жизни Фрэнсис не чувствовал себя спокойнее, чем в эту минуту. «Разве все потеряно, стоит ли беспокоиться», – рассуждал он. Словно зритель, наблюдающий со стороны за игрой, он подметил одну возможность, которой не видел чересчур углубленный в борьбу Бэском.

– Относитесь к этому легче, – посоветовал Фрэнсис, чувствуя, как новая мысль с каждой секундой принимает все более реальную форму. – Давайте закурим и спокойно обсудим положение.

Бэском сделал жест, выражавший отчаянное нетерпение.

– Погодите же, – настаивал Фрэнсис. – Постойте, поглядите, послушайте! Вы говорите, что все кончено?

Маклер кивнул головой.

– Нас раздавили обоих – вас и меня?

Новый кивок.

– Значит, мы с вами разорены, – продолжал Фрэнсис. – Но ведь совершенно ясно как вам, так и мне, что если мы разорены окончательно, на сто процентов, целиком разорены, то хуже этого ничего случиться не может.

– Мы зря теряем драгоценное время, – запротестовал Бэском, соглашаясь с ним кивком головы.

– Но если мы действительно окончательно разорены, как выяснили только что, – улыбнулся Фрэнсис, – то нас не может интересовать время покупки и продажи. Разве вы не понимаете, что все это потеряло для нас всякую ценность?

– Но в чем же дело, – сказал Бэском, погружаясь вдруг в покорность отчаяния. – Я взлетел вверх выше воздушного змея и не могу уже взлететь выше – это что ли вы хотите сказать?

– Вот-вот! Теперь вы понимаете? – с энтузиазмом воскликнул Фрэнсис. – Ведь вы член биржи, так ступайте же – продавайте, покупайте, делайте все, что вам заблагорассудится. Потерять мы ничего не можем. Все, что ниже нуля, есть нуль. Мы спустили в трубу все, что имели, и даже больше того. Давайте начнем спускать теперь то, чего у нас нет.

Бэском снова попытался протестовать, но Фрэнсис убедил его, воскликнув в заключение:

– Помните: нет ничего ниже нуля!

И в течение следующего часа, покорный воле Фрэнсиса, Бэском с ощущением какого-то кошмара пустился в самую сумасшедшую биржевую авантюру.