Реакция вышла неожиданная.

– Ким, любимая, а ты не знаешь, что на портрете моего знаменитого предка делает странная, древняя и весьма потрепанная картонная иллюзия журавля?

Я посмотрела на портрет, который висел над камином. Мне все нравилось – аист очень гармонично закрывал лицо одного из основателей Сонхейдовой династии. Надеюсь, правда, дырочки на лбу у лорда не останется, а даже если и останется… Просто куда еще можно было поставить аиста так, чтобы Гаэрд гарантированно заметил.

– Это не журавль, – поправила я, – это аист.

Руки на моих плечах заметно напряглись, но голос был обманчиво мягок.

– И что ты пытаешься мне этим сказать? – вопросил альфа.

– У аиста тоже вполне определенная задача, – спокойно сообщила я.

В следующее мгновение тяжелая рука легла мне на лоб… А температура вполне нормальная. Затем Сонхейд схватил мою руку, проверил пульс… После стремительно обошел диван, склонился надо мной, заглядывая в глаза, видимо, зрачок проверял. Не удержался, порывисто поцеловал, жадно, как и всегда, и вновь всмотрелся в глаза.

– Ты не устала? Лекции были утомительные? Голова не болит?

А я, вынужденная запрокинуть голову, смотрела на него и улыбалась.

– Ким, – строго произнес альфа, – я не так зол за портрет предка, как разъярен твоим молчанием. Что происходит?!

Оборотни – очень непонятливый народ.

– Сядь, пожалуйста, – попросила я.

Именно попросила, и потому Сонхейд подчинился, присев на корточки передо мной, а так мои команды он давно мимо ушей пропускает, к сожалению, зато всегда реагирует на просьбы, и это приятно.

– Понимаешь, – я загадочно улыбнулась, просто потому что не могла не улыбнуться, – у меня под сердцем… бьется сердечко.

Никогда не забуду вытянувшееся лицо альфы стаи Северных Гор!

– Ким, – он повторно прикоснулся к моему лбу, – от тебя едва уловимо пахнет медицинским учреждением. Тебе что-то вкололи? Ты хорошо себя чувствуешь?!

Оборотни – крайне недогадливый народ!

Тяжело вздохнув, я повернула к нему книгу, которую читала, закрыла и продемонстрировала обложку, на которой был нарисован младенец и сияла надпись: «Первый год жизни».

Янтарные глаза недоуменно взглянули на меня, на книгу, на меня.

– Ким, вы учитесь рисовать младенцев? Или это твоя дипломная работа?

– Гаэрд, ты же умный чело… волк! – заорала я.

Тишина, затем осторожное:

– Посиди, я воды принесу.

Он взял мои ладони, поцеловал каждую, затем поднялся и исчез на кухне. Вернулся мгновенно, словно боялся оставить меня одну, а мне, кстати, действительно пить хотелось. И вот пока я пила, а он, сидя все так же на корточках передо мной, встревоженно на меня смотрел, я думала. Думала и, допив всю воду, протянула ему стакан со словами:

– Гаэрд, а вот когда волчица ждет волчон… э… ребен… беременна в общем, она об этом говорит супругу?

– Ким, наверное, будет лучше, если я вызову доктора, – осторожно произнес оборотень.

– Будет лучше, если ты ответишь! – прошипела я.

С разъяренной волчицей не спорят, видимо, с женой также, потому что Гаэрд, не отрывая от меня внимательного взгляда, ответил:

– При смене ипостаси зверь чувствует, и слова уже не нужны.

Да, у оборотней все просто.

Я тяжело вздохнула и грустно сказала:

– У людей все иначе, хотя если женщина хочет обойтись без слов, она обычно намекает, используя общеизвестные символы появления ребенка.

– Это какие? – заинтересовался Сонхейд.

– Понимаешь, – я пододвинулась вперед и обняла его, – у нас существуют такие милые истории-поверья про то, откуда берутся дети. Например, говорят, что детей находят в капусте или их аист приносит…

Оборотень окаменел.

Да даже дышать перестал.

Отстранившись, я посмотрела на него. В следующее мгновение рука Сонхейда метнулась к стакану, пальцы сжали… стакан лопнул. Не рассчитавший силу оборотень нервно стряхнул осколки стекла.

– Там все равно воды не было, – заметила я, вновь откидываясь на спинку дивана.

Несколько секунд альфа молча смотрел на меня, а затем сдавленно спросил:

– Ким… а про сердце… тебе плохо из-за беременности? Я вызову доктора… – Он резко поднялся.

Я же, уже не скрывая улыбки, тихо объяснила:

– Гаэрд, у меня под сердцем бьется сердечко твоего ребенка, и мне от этого совершенно не плохо, а очень даже хорошо и радостно. И… надо было тебе сразу все сказать, а не устраивать намекательное шоу. Прости за аиста.