Артем вначале расстроился, что на него не осталось времени, но потом решил — нечего! Главное, комиссия настроена спасать, а не затаптывать епископа.

В мирное время высокие гости остановились бы в соборном доме, как следовало по протоколу, но сейчас митрополит и архиепископ соблюдали некий нейтралитет и потому приняли приглашение губернатора поселиться в его загородной Резиденции. Всезнающая братия судачила, что на завтра назначена литургия в Успенском монастыре — и служить будет сам митрополит Иларион. Судя по всему, игумен Гурий всерьез примерялся к кафедре, и клирики шепотком обсуждали грядущие назначения и перестановки. Артем, тот просто взвивался от мысли, что станется с епархией при владыке Гурии; конечно, с назначениями никто не спорит, но для себя Артем решил сразу — при таком финале он постарается уехать из Николаевска.

Перед началом заседания Артем бесцельно кружил по фойе, не решаясь подходить к маленьким группкам священников, ожесточенно обсуждавших злобу дня. Многие, как и он, держались одиночками, демонстрировали неангажированность — или не решались склониться в одну сторону (она же — ущерб другой). И все притихли, когда тот юный батюшка, сбежавший утром из приемной, неожиданно подошел к игумену Николаю и спросил у него тонким, детским каким-то голосом:

— Правда, что вы раскрыли тайну исповеди?

Галдящие как грачи отцы немедленно стихли. Артем не верил своим ушам — безымянный священник озвучил сомнения, которые приходили на ум едва ли не каждому в епархии.

Игумен Николай из Верхнегорска долгое время был духовником владыки, и он же стал автором почти всех разоблачительных рапортов, отправленных в Москву. Вот почему многие считали, что епископ и вправду виновен во всех описанных грехах, но пытается с ними бороться. Как искренний христианин — исповедуется, кается, ищет у Николая духовной поддержки. А Николай, рассуждали в епархии, взял да и сдал епископа Гурию — неизвестно, с какой целью.

Теперь на игумена смотреть было страшно: он выпучил свои маленькие глазки, растопырил руки, начал грести ими на манер ветряной мельницы и загудел:

— Никто никакой тайны не нарушал, владыка вообще у меня не исповедовался, не надо врать, какая тайна… ничего не знаю… никто не нарушал.

— Ну и слава Богу, — сказал неизвестный батюшка и, поклонившись, отошел. А игумен Николай долго еще гудел — словно бы оправдываясь перед остальными. К счастью для него, в это самое время открылись двери зала заседаний.

Артем занял место в предпоследнем ряду. Наблюдая за тем, как заполняется зал, он вспоминал о прежних сборах духовенства, которые проводились здесь от года к году. На каждом из этих советов владыка давал такого дрозда нерадивым батюшкам, что все прочие вжимали головы в плечи — от стыда и страха.

Чем дольше служил Артем, тем больше шелухи падало на землю… В первое время, когда он начинал помогать в храме, ему любой священник казался эталоном благочестия — как многие, Артем верил, что люди, облеченные саном, заведомо праведнее мирян. Как будто ряса служит залогом внутренней чистоты! Сразу после рукоположения услышав от заезжего диакона, богослова и умницы, чьи острые реплики взрывали воздух, как петарды: «Не знаю людей более бессовестных, чем попы», — отец Артемий возмутился и даже вступил с диаконом в неумелую полемику. Взволнованная речь неофита могла бы растрогать богослова, кабы тот выражался чуточку логичнее, но, увы, все доводы с примерами пришли Артему позднее, когда диакон давно позабыл об инциденте, вернувшись к себе в Москву.

Теперь Артем думал, как мало времени ему потребовалось для разочарования — увы, среди священства встречались самые разные люди.

Есть учителя, что называется, от Бога, но есть и духовные калеки с дипломами пединститута в багаже. Есть замечательные врачи, но есть и доктора-преступники, сребролюбцы, лишенные сострадания. Вот и рядом с достойными священниками без труда отыщутся подлецы и даже неверующие, которых интересовали непыльное место службы и пусть невеликий, но стабильный заработок. Романтический флер, окутывавший церковь, истаивал на глазах — бедный, бедный Артем…

…Зал заседаний словно бы выкрасили в черный цвет. Митрополит Иларион, архиепископ Антоний и еще один член комиссии, о котором мы скажем чуточку позже, заняли места в президиуме — к ним накрепко приклеились взгляды собравшихся. Все так боялись пропустить хотя бы слово комиссии, что оставили без внимания появление в зале еще одного, низкорослого батюшки: с округлой каштановой бородой, в надвинутой на глаза скуфье, он быстро проскочил в задние ряды и уселся почти за спиной отца Артемия.

Вера очень боялась, что муж узнает ее, но при этом ей хотелось посмотреть на его лицо, когда бы он увидел жену в рясе и с накладной бородой! Алексей Александрович подготовил реквизит в полном соответствии с Вериными требованиями, и она заранее потирала руки: на сегодняшнем совете Сергий должен был пасть окончательно, а Вера станет единственной журналисткой, присутствовавшей при этом полете — сверху вниз.

Первоначальный лихой задор быстро сменился упадком сил — оказавшись в зале собраний, Вера не злорадствовала и, больше того, чувствовала себя ряженой идиоткой, над которой в случае провала будут насмехаться все вокруг — и даже Алексей Александрович.

Любопытной Вере давно хотелось выяснить, «на кого работает» этот всемогущий гражданин. Денег у Алексея Александровича было, как сказала бы Верина бабушка, «хучь попой ешь», — пачки купюр, скрепленные аптечными резинками, он запросто носил в карманах — но расставался с этими «котлетами» без сожаления, как с мусором. Личной неприязни к епископу Алексей Александрович не выказывал, проявлял один лишь деловой интерес. Над идеей вырядиться в маскарадный костюм заказчик повеселился от всего сердца, но принять участие в переодевании Веры согласился сразу — в надежде на «эксклюзив» и «хорошую отдачу».