И если ко мне однажды явится дьявол с предложением а-ля Фауст, я тут же выставлю его за дверь.

…День был не самым холодным, и я курила прямо на улице, попеременно с табаком вдыхая зимний воздух. Надо мной высилась равнодушная стела Дома печати: там, в запутанных коридорах-внутренностях, носилась злобная Вера с моей несчастной заметкой в руках.

Терять работу на другой день после того, как ее нашла, — кому, спрашивается, нужен был этот публицистический подвиг? Тем более я не столько настаивала на религиозных предпочтениях, сколько пыталась приятно удивить Веру своими познаниями. Что ж, я своего добилась — удивленная Афанасьева сделает все возможное, лишь бы меня вышвырнули из редакции, как помойную кошку. Я вспомнила лицо Веры — оно сочилось злостью — и щелчком отбросила в сторону окурок.

Обратно, как бумеранг, прилетел громкий вопль:

— Дорогая, зачем?

Мужская красота — явление условное. Сладкие личики мне никогда не нравились, а если гражданин похож на убийцу (таких обычно называют «мужественными»), то нравится он мне и того меньше. Подстреленный тлеющим окурком человек ловко прыгал на одной ноге и стряхивал таким способом пепел с брючины; я сразу заметила, что он не был ни смазлив, ни брутален. Из всех слов, определяющих пол, только одно подходило к моей жертве — и это было слово «юноша». Оно шло ему, как неярко-мутный галстук, повязанный крупным бюрократическим узлом (наш Лапочкин щеголял в подобном). Юноша был почти на голову выше меня — а такие люди в принципе встречаются нечасто, — еще у него были светлые прерафаэлитские кудри и нестерпимо голубые глаза. Названное теряет всякий смысл без яркой подсветки, которая изнутри озаряла его лицо — как будто загоралась щедрая многоваттная лампочка. На манер продавщицы, замечтавшейся над весами, я все же решила добавить ему еще одно подходящее слово — «прекрасный».

— Как я буду выглядеть? — волновался прекрасный юноша.

Нашел о чем беспокоиться! Серое крошечное пятнышко могли заметить только уличные кошки — потому что оно располагалось на уровне их глаз. Я сказала об этом юноше, и он расхохотался:

— Неплохо!

Разобравшись с оскверненной брючиной, юноша двинулся в сторону входа, и я пошла следом. Он вальяжно кивнул пятнистой статуе, сидевшей в будочке охраны, тогда как мне пришлось предъявлять пропуск уже не статуе, а вполне живому Командору.

— Зачем ты за мною бегаешь? — спросил юноша, пока мы дожидались раздолбанного редакционного лифта.

Пришлось возмутиться:

— Между прочим, я здесь работаю. Если меня еще не уволили, конечно.

— Да что ты? — обрадовался юноша. — В какой газете? Подожди, угадаю — «Николаевский вестник»?

Грузно затормозила кабина, и юноша ловко посторонился, пропуская меня вперед. Я чуть не запнулась от волнения, а он впрыгнул в лифт и нажал мой этаж.

В лифте, искоса, я разглядывала его глаза — они были хоть голубыми, но, без сомнения, азиатскими: эпикантус придавал взгляду прекрасного юноши жестокость и жертвенность сразу. Дверь в отдел информации была широко открыта, и я умоляла всех ангелов сразу — лишь бы юноша не промчался мимо.

Он вошел в кабинет следом за мной.

Вера вышаривала собственную сумку и артикулировала ругательства; рядом терпеливо стояла женщина с некрасивым, но добрым лицом. На плече у посетительницы висела вышитая цветным бисером торба устрашающих размеров, рука крепко вцепилась в корзину, упеленутую платком.

Как только Вера вытащила из сумки кошелек, посетительница проворно распеленала корзину и выудила из нее два дымящихся пирожка.

— Харе Вишну, — поклонилась она, протягивая пирожки.

— Спасибо, — махнула рукой Вера, и вишнуитка двинулась к дверям, пряча купюру в торбу.

— Ай-я-яй, Вера Геннадьевна, — укоризненно покачал головой прекрасный юноша, — что сказал бы ваш супруг, глядя, как матушка вкушает идоложертвенную пищу?

«Приехали», — подумала я. Мой знакомец близко общается не только с Верой, но и с ее мужем. Но с каким изяществом он выговаривал непростое словосочетание «идоложертвенная пища»… Удивительная личность! Как удачно я бросила окурок…

Вера явно считала иначе, она затряслась от гнева, лишь только мы появились в кабинете. Слова юноши пролились последней каплей, я даже испугалась за Афанасьеву — так она вдруг побелела.

Подавившись не то вскриком, не то всхлипом, Вера отвернулась к окну и дрожащими пальчиками выуживала из пачки сигаретку. Юноша подскочил к ней и услужливо поджег бумажный снаряд — из золотой зажигалки.

У него была привычка чередовать джентльменские замашки с откровенной грубостью: прием простой, но действенный. Мужчины, следующие этому образцу, не будут иметь сложностей с завоеванием прекрасных или просто дам — сплетение противоположностей дает богатые всходы.

Вера глубоко затянулась и выдохнула:

— Вы бы поздоровались для начала, Антиной Николаевич!

Я не упала при звуках этого имени только потому, что была аполитичной и удаленной от бурлящей общественной жизни на самое безопасное расстояние. Наверное, только я одна во всем Николаевске не имела понятия о жизни и приключениях Антиноя Николаевича Зубова, самого юного и скандального депутата местной Думы.

Депутатскими обязанностями Зубов откровенно пренебрегал: скучно ему было сидеть промеж стареньких директоров, украшенных лысинами, и обсуждать поправки к законопроектам. Нет, Антиноя Николаевича влекли иные горизонты — по слухам, он мечтал просочиться в исполнительную власть и пустить там густые корни, чтобы впоследствии вырастить из себя губернатора, а то, глядишь, и целого президента.