– Орлас! – звала Руфь, мечась по желтой от листвы поляне. Ни следа, ни намека на след ей найти не удалось. Мальчик был здесь, и вот он исчез, как будто его не существовало вовсе. А может, Орлас и вправду лишь плод ее воображения, ее души, истерзанной страшной потерей, мираж, бальзам на рану – и не более того? Она полюбила его сильнее, чем сына, она верила, что с этим мальчиком обретет долгожданный душевный покой, но – жестокое время, совершив сумасшедшую виток, враз лишило Руфь последнего утешения, смысла и желания жить.

Время? Нет, это не время, это Мисош, зло и проклятие этого мира. Мисош, поманивший ее светом счастливой звезды и лишивший даже надежды… Мисош, существующий и запредельный, лживый и правдивый, по своей неведомой жуткой прихоти сделал ее Воительницей, внушил, что она избрана, чтобы уничтожить его. Воительница? Какая она Воительница? Ужасающее, фатальное заблуждение!

– Орлас, – острые снежинки летели с неба, ложились на желтую листву, на волосы Руфи. Небо посерело, вечерний туман заклубился у подножий дубов…

Белая волчица бежала по припорошенной снегом земле, останавливалась и долго сосредоточенно принюхивалась, словно пытаясь втянуть в свои легкие весь мир. Она изучала каждую травинку, каждый робкий кустик, но поиски ее были тщетны, и волчица бежала, бежала, не оглядываясь назад и не глядя вверх.

Лес поредел, и перед ней открылась долина, на дне которой, как подарки в рождественском мешке, лежали светящиеся домики. Волчица побежала вниз, к поселку, хотя никогда раньше не приближалась к нему. Но сила, которой нельзя противиться, несла ее, как на крыльях…

Семья, живущая в маленьком доме на окраине поселка, ужинала.

– Не хочет он рыбу есть, вишь ты, – сердито бурчал краснолицый упитанный мужчина, сверля глазами тонкошеего мальчишку, уныло ковыряющего ложкой в дымящейся миске. – Каким стал бароном! Это все школа, разрази ее гром! Чему только учат? Вот скажи, чему тебя в школе учат?

– Арихметике, – отозвался мальчишка, косясь в угол на греющегося на печи кота.

– Арихметике, – передразнил его отец. – Лучше б вас учили, как рыбу нахлыстом ловить!

– Тогда я не буду больше в школу ходить, – мальчик с радостной готовностью вскинул голову.

– Ахх-ык-хх-ык! – краснолицый мужчина поперхнулся хлебной крошкой и еще больше покраснел – помидор, да и только! – Я тебе покажу, лентяй! Ты хочешь сгнить в этом болоте, покрыться рыбьей чешуей? Слышала, Охра?

– Не смущай ребенка, Рудь, – сердитый женский голос послышался из-за повешенного на двух гвоздях серого одеяла. Судя по всему, за ним находилась небольшая комнатушка.

– Не буду, Охра, – с готовностью проговорил мужчина, ласково смотря на мальчика. – Учись, Яик, учись, пожалуйста!

В дверь постучали. Ложка, которую краснолицый Рудь нес ко рту, замерла, и капельки рыбного супа пролились на скатерть.

– Кого там несёт? – серое одеяло откинулась и из-за него показалась невысокая худая женщина с изможденным болезненным лицом. – Прутся, на ночь глядя. Эй, кому там черт не брат?

Гулко ступая по полу босыми ногами, Охра подошла к двери и, откинув тяжелый крючок, распахнула ее. Сначала она ничего, кроме слепой темноты, не увидела, а потом ей навстречу шагнула женщина – не разобрать, старая или молодая, с длинными золотистыми волосами.

– Где Орлас? – прохрипела не прошенная гостья.

– Кто ты и что тебе надо? – рассердилась Охра, схватив пришелицу за плечо. – Куда ты прешь, как ослица?

Вдруг она вскрикнула и отпрянула, потирая руку и морщась от боли.

– Где ты спрятал Орласа? – крикнула Руфь и проследовала в дом, не обращая внимания на вопли хозяйки.

– Какого дьявола?! – вскричал краснолицый Рудь, поднимаясь ей навстречу из-за стола во всю мощь своего богатырского роста.

Руфь увидела скорчившегося от страха Яика.

– Орлас!

Мальчик, пискнув, как мышь, спрятался под столом. Его отец и не думал прятаться.

– Так получи же, – рявкнул Рудь и, размахнувшись, ударил Руфь по голове пудовым кулаком. Однако златоволосая женщина и бровью не повела, а вот рыбак отлетел в сторону и ударился о стену. Он задел полку и на него посыпались сверху пустые банки и бутылки.

– Мы ни в чем не виноваты, – запричитала Охра, глядя, как ее муж барахтается в битом стекле. – Возьми, что тебе надо, и убирайся.