— Это ужасно.

— Наверное, для тебя. А для меня это был единственный возможный путь. Когда он умер и наша связь оборвалась, у меня в жизни не осталось цели. Теперь я подчиняюсь каждому, хоть и совсем немного. Мне приходится с этим бороться: я ведь не могу выполнять всечужие желания. Но иногда у себя в пекарне я вдруг протягиваю кому-нибудь буханку хлеба, потому что знаю: человек этого хочет. На мгновение он становится моим хозяином. И в это мгновение я всем довольна и мне хорошо. Если бы я была такой свободной, как ты говоришь, у меня в жизни вообще не осталось бы смысла.

— И ты была счастлива, когда тобой кто-то управлял? — недоверчиво спросил он.

— Дело не в счастье. Просто это было правильно.

— Хорошо, тогда ответь на мой вопрос. Если каким-нибудь чудом или колдовством ты могла бы вернуть своего хозяина, ты бы этого хотела?

Вопрос был очевидным, но она никогда не задавала его себе, и у нее не было готового ответа. Она едва знала Ротфельда и не успела понять, что он за человек. Но предположить-то она могла? Каким может быть человек, который захочет взять себе в жены голема и закажет его, как разносчик заказывает новую тележку?

Но какое счастье было бы вновь обрести прежнюю уверенность! Память о той манила и ласкала. И у нее не было бы чувства, что ее используют. Один выбор, одно решение, и потом — ничего.

— Не знаю, — сказала она наконец. — Может, и хотела бы. Хотя, наверное, это было бы почти как смерть. Но может, это и к лучшему. Я делаю так много ошибок, когда все решаю сама.

Джинн ответил на это каким-то звуком, отдаленно напоминающим смех. Его губы сжались в прямую линию; запрокинув голову, он смотрел на верхушки деревьев, как будто ему невыносимо было смотреть на нее.

— Тебе не понравилось то, что я сказала?

— Не делай этого! — рявкнул он. — Не заглядывай в меня!

— Даже не собиралась, — возразила она.

Внутри у нее шевельнулась непривычная обида. Она ответила ему честно, но эта честность, похоже, оттолкнула его. Что ж, пусть будет так. Раз он не хочет видеть ее, она доберется домой и сама. Она не ребенок, что бы он там ни думал.

Она уже прикидывала, как вернется обратно на Бродвей, когда он снова заговорил:

— Помнишь, что я рассказывал тебе раньше? Как я попал в плен, но ничего об этом не помню?

— Да, конечно помню.

— Я понятия не имею, как долго служил этому человеку. Был его рабом.Я не знаю, какие вещи он заставлял меня делать. Может, ужасные. Возможно, я убивал для него. Возможно, убивал своих сородичей. — Его голос странно и неприятно вибрировал. — Но хуже всего было бы, если я делал это с радостью.Если бы он лишил меня моей собственной воли. Будь у меня выбор, я бы, скорое, потушил себя в океане.

— Но если все эти страшные вещи правда происходили, это ведь вина колдуна, а не твоя?

Опять этот звук, мало похожий на смех.

— Скажи, в твоей пекарне вместе с тобой работают другие люди?

— Конечно. Мо и Тея Радзины и Анна Блумберг.

— Представь себе, что твой драгоценный хозяин возвращается и снова подчиняет тебя свой воле, как ты мечтаешь. Потому что без этого ты делаешь много ошибок. И он говорит тебе: «Мой славный голем, пожалуйста, убей всех этих людей из пекарни: Радзинов и Анну Блумберг. Порви их на кусочки».

— Но почему…

— Да не важно почему! Может, они его обидели или угрожали или просто ему так захотелось. Только представь себе такое, а потом скажи мне, сильно ли утешит тебя то, что это не твоя вина?

Такая возможность никогда раньше не приходила ей в голову. И сейчас она невольно представляла себе, как бы это было: вот она хватает Мо Радзина за запястье и тянет, пока не вырывает руку. Силы у нее хватит. Она может это сделать. И пока делает, будет чувствовать спокойствие и уверенность.

«Нет!» — хотелось крикнуть ей, но разбуженное воображение уже не желало останавливаться. Что, если бы Ротфельд благополучно доплыл с ней до Америки и однажды на улице они бы случайно встретили равви? Возможно, равви повздорил бы с Ротфельдом — и вот она уже видела, как тащит старика в темный переулок и там душит его.

Ей хотелось кричать. Ладонями она со всей силы надавила на глаза, чтобы прогнать страшную картину.

— Теперь поняла? — спросил Джинн.

— Отстань от меня!!!