— Извините, пожалуйста, — сказал он, подходя к стражу порядка. — Извините, господин полицейский, вы не могли бы сказать мне, где находится 257-й пехотный полк?

— А что вам там надо?

— Я сейчас объясню, господин полицейский: я до сих пор служил в 213-м шалонском гарнизоне; а восемь дней назад мне дали отпуск и изменили место службы, теперь я приписан к 257-му.

— Вы должны следовать в казарму Сен-Бенуа; это рядом, в пятидесяти метрах отсюда. Спуститесь по улице и увидите налево стену казармы.

Фандор, входя в свою новую роль, по-военному козырнул и большими шагами устремился в темноту, ибо, хотя уже рассветало, густой туман длил ночь. Через несколько минут он достиг казармы.

Фандор вошел в дымную комнату, где многие солдаты спали на полу, а один унтер-офицер, растянувшись на трех соломенных стульях, храпел возле печки.

При входе Фандора унтер-офицер встал, зевая. Это был сержант.

— Что вам нужно? — спросил он грубо.

Фандор по-военному отчеканил:

— Капрал Винсон, прибыл из Шалона, переведен в 257-й.

— А, прекрасно, — пробормотал унтер-офицер. — Дневальный!

Появился человек.

— Проводите капрала Винсона в укрепление. — Потом, обращаясь к Фандору, он сообщил: — Вы приписаны к третьей роте второго батальона.

Пересекая по грязи большой двор позади дневального, Фандор спрашивал себя, удастся ли ему затеянное им предприятие: в одно и то же время и обмануть французскую армию… и спасти ее!

— Вы пришли, капрал, — объявил дневальный, обращаясь к Фандору.

Он указал ему пальцем на большой зал в конце коридора, где начиналось уже беспокойное движение. В течение нескольких мгновений там раздавались вибрирующие звуки горна. Казарма, до сих пор безмолвная и спокойная, заволновалась, зашумела, как улей, наступил час пробуждения. Дневальный удалился, а Фандор стоял у двери комнаты, не решаясь войти. Это было самое тяжкое в его роли. Давая ему уроки, Винсон предупреждал о традициях казармы.

— Очень вероятно, — говорил он Фандору, — что, когда вы приедете и начнете устраиваться, вы ничего не найдете; ваша кровать, другие нужные предметы исчезнут. По вашему положению капрала вы имеете право на койку; требовать ее надо, крича во всю глотку; люди будут делать вид, что не понимают, а вы настаивайте изо всех сил, примените власть, требуйте налево и направо, и тогда все устроится.

«Хм, — говорил себе Фандор, — я не представляю, что смогу хорошо делать что-либо подобное среди солдат, самый зеленый из которых гораздо менее зелен, чем я. Однако я сделаю все, что смогу, будь что будет!»

Фандор страшился этой минуты, и вот она пришла. И журналист, спокойно путешествовавший в поезде отпускников, спокойно беседовавший на вокзале в Вердене с полицейским, не испугавшийся начальника караула, почувствовал, что его покидает уверенность в себе. Но эта слабость длилась лишь миг. Фандор вошел в комнату.

Надо думать, что мнимый капрал Винсон хорошо следовал советам подлинного капрала, потому что не прошло и десяти минут, как люди уже усердствовали в полном смысле слова, деловито толкались, уходили и приходили, спрашивая друг друга:

— Эй, где его тюфяк? Верни подушку капрала Винсона!

В то время, как Жером Фандор делал свои первые шаги в качестве военного в казарме Сен-Бенуа Вердена и, благодаря своей наблюдательности, за несколько часов приобрел опыт, на который другим понадобилось бы шесть месяцев, мрачный оборванец шел вслед за элегантным прохожим, направлявшимся по улице Сольферино к Сене. Было около семи вечера.

— Мсье! — позвал оборванец.

Прохожий не обернулся.

— Мсье! — настаивал мрачный тип.

Так как элегантный фланер, казалось, не замечал, что за ним следуют, человек, быстро приблизившись к нему, проворчал в свою седую бороду — впрочем, достаточно громко, чтоб быть услышанным:

— Послушайте, лейтенант… Господин де Луберсак… Анри!

Эти последние слова вывели элегантного молодого человека из себя, он почти в ярости обернулся и посмотрел на старика. Перед офицером был Вагалам.

— Я оштрафую вас на двадцать пять луидоров, — сказал офицер, едва владея голосом, дрожащим от гнева. — Вы что, совсем ополоумели, окликая меня вот так на улице? С ума сошли?

За несколько минут до этого Анри де Луберсак вышел из министерства. Было поздно, и офицер, уставший от душной атмосферы кабинетов, испытывал удовольствие от прогулки по свежему воздуху, несмотря на холод и туман, царившие в Париже. Конечно, в эти минуты он меньше всего думал об агентах, с которыми никогда не встречался, не назначив свидания заранее.

Когда Анри де Луберсак не был поглощен службой, он охотно предавался нежным воспоминаниям о встречах с прекрасной мадемуазель де Наарбовек, которую ему с некоторых пор позволили называть Вильгельминой и с которой он надеялся вскоре связать себя узами брака.