Июнь и июль прошли в наращивании капитала, наполнении складов. Если «правые» учебники приобретались в ассортименте, то «левые» оседали на складе длинными хвостами – от пяти до десяти тысяч одной позиции.

Чтобы разбавить ассортимент, Марина наладила одинарный, двойной, а то и тройной обмен, и все завозы-отвозы, разгрузки-погрузки производил Леонид Петрович со своими помощниками.

Помощники между тем между собой не ладили.

Вадик хорошо помнил последний год военной службы, когда он был «дедом». Дед в повседневности делал только то, что желал, а точнее – не делал ничего. Для уборок, нарядов, работ, дневальства имелись молодые. Вот таким «молодым» был в его глазах Харитон, с его хилыми мускулами и всегда заискивающей улыбкой. Если они оба находились на точке и нужно было что-то принести со склада или отнести на склад, Вадику и в голову не приходило тронуться с места. Он отправлял на трудовой подвиг Харитона непререкаемым тоном, да еще с шуточкой-издевочкой, как сержант – первогодка. «Развел дедовщину», – посмеиваясь, говорил Леонид Петрович Марине.

Харитон не перечил, но и радостью не искрился. Вот он все делал, что скажут, и не перечил, а все казалось Вадику, что – чужой, равнодушный к делу человек, что у него, в отличие от Вадика, не болит душа об общем деле. Хотя платил ему Леонид Петрович прилично. Не столько, разумеется, сколько Вадику, но немало, немало.

И вот в разгар уже сезона, в двадцатых числах августа, когда клуб, что называется, кипел и кишел, пятый и шестой этажи были забиты народом, как трамвай в час пик; когда в духоте и жаре не было минуты, чтобы выпить бутылку воды или стакан чая без сахара, ибо только чай без сахара, не доставляя наслаждения, спасает от жажды; когда пачки накладывали, накладывали на лотки грузчиков и на бытовые тележки, а деньги кидали, кидали в банановые коробки, не сортируя и не считая нарастающий итог, – в один из этих сумасшедших и таких желанных дней Вадик улучил момент и, дернув Леонида Петровича за рукав, сообщил конфиденциально, чуть ли не на ухо:

– Леонид Петрович, Харитон – совсем и не Харитон.

– А кто же? – удивился Леонид Петрович. – Ну ты даешь, Вадик! А кто же он?

– Валера.

– Еще чего! – не поверил Леонид Петрович. – Валера вроде бы очков не носил!

– Это не настоящие очки, – возбужденно парировал Вадик. – Фальшивые. Вот. Он обронил их на лестнице, – с этими словами он вынул из кармана знакомые очки в неуклюжей черной оправе и протянул их Леониду Петровичу.

– Смотрите сами.

Стекла очков были плоскими – не линзы. Леонид Петрович, естественно, быстренько нацепил их на нос. Ничего в окружающем мире не изменилось: ни размеры предметов, ни расстояния до них, ни резкость очертаний.

– Ни себе фига! – дурашливо воскликнул Леонид Петрович и добавил бытовавшую на флоте присказку, пригодную для острых моментов жизни, когда требовалось, тем не менее, не выходить за нормативы:

– Полный пердимоноколь!

Потом распорядился:

– Позови его, Вадик!

Вадик кинулся на склад, но Харитона-Валеру там не обнаружил. На полу возле стеллажа осталась приготовленная стопка: две пачки и россыпь. Вадик взял стопку, отнес на точку. Ждали до конца клуба. Мало ли – живот прихватило, еще что-нибудь. Нет. Так и не появился «младший грузчик», не озаботился ни очками, ни дневной зарплатой.

Однако стоп! «Что за тайна! – скажет раздраженный читатель. – На склоне повествования притянули за уши детективный жанр. Не иначе – с тем единственно, чтобы я не сошел с дистанции, захлопнув книжку без закладки, чтобы все полз по сюжету, косясь на манок несущественной разгадки».

Что можно ответить такому проницательному человеку? Вы правы, правы, тысячу раз правы! Не наш это жанр – дразнящие тайны, не наш. Не станем нагонять туману, а сразу возьмем да и расскажем все как есть.

Значит, так. Что касается «младшего грузчика», тщедушного молодого человека, обронившего свои бесполезные очки, это действительно был Валера. Никакого брата-близнеца со «штучным» именем Харитон у Валеры не существовало. Браво, Вадик, браво, дорогой!

Валера на себя не наговорил. Он действительно был картежником – азартным и неудачливым. И действительно промышлял время от времени ремонтом квартир. Не сам, конечно, ни в коем случае не сам: сам он ничего не мог, был человеком не мастеровым и вообще неловким. Так что сам не промышлял, а подвязывался обычно к бригаде человек из трех-четырех, где бывал всегда последним по списку: подай-принеси, разведи клей и размешивай, размешивай краску. Размешивай старательно и долго – чтобы не загустела. И Валера размешивал краски, разводил клей, бегал за едой – все старательно, даже подобострастно, желая, чтобы то немногое, что умел, не вызывало раздражения. Да, вот еще обои. Ему доверяли обрезать края и мазать клеем изнанку. А уж к стене прилаживать не давали – перекособочит. Бригады эти ремонтные создавались и распадались, Валеру же приглашали в компанию не всегда: был слегка вороват. И не от природы клептоман, не по убеждениям воришка – нет. Проклятые карточные долги понуждали его к неблаговидным действиям – только они!

Попадая изредка в милицию, Валера вел себя безропотно, чем потрафлял стражам порядка. А так как прямых улик обычно не обнаруживалось, его отпускали, даже не побив.

Но однажды Валеру пригласили в ментовку безо всякого, казалось, повода. Это случилось через пару месяцев после того, как он дернул от Лешки, кинув некоторых бессовестных оптовиков. Тогда Валера покинул клуб, как он думал, навсегда. Преследования Валера не боялся: пожаловаться люди, толкнувшие его на воровство, никому, разумеется, не могли. Самим же отлавливать мошенника им было некогда, да и не с руки в чужом-то городе.

Итак, все, казалось бы, прошло-проехало, кануло в Лету и должно было навсегда забыться. Но вот не забылось, оказывается. Позвонили по телефону и вежливо-вежливо попросили приехать в отделение. Без повестки, без «воронка», без заламывания хилых рук и без подзатыльников.

Вежливо-вежливо: «Не можете ли вы…»

«Могу», – пошел навстречу Валера. А что ему оставалось? Сказать, что не может? Кто ж поверит!

На двери комнаты, в которую его пригласили, висела табличка «УБЭП» – управление по борьбе с экономическими преступлениями. Валера зябко повел плечами: этого только не хватало! Какие он совершил экономические преступления, ну какие? Это вот с пензюками – экономическое, что ли, преступление? Еще чего! Однако что гадать! Валера вошел в комнату и, аккуратно притворив за собой дверь, вежливо поздоровался.