Голубев кивнул головой, мол, понятно.

– Оглядываюсь – «мессеры» уже нас догоняют. Дальше пассивно лететь нельзя. Собьют! Энергично разворачиваюсь, Семенов держится за мной.

Те двое, что над нами, отходят в сторону, думаю, для атаки. Но я сосредоточился на ведущем тройки. Вижу, он идет мне навстречу. От стремительного сближения «мессершмитты» разрастаются в долю секунды. Огонь открываем почти одновременно. Огненные трассы, моя чистая, сверкающая, его красноватая, с дымком – перехлестываются над нами и исчезают в воздухе. Я понял – лобовая атака лишь завязка боя, и никто добровольно из него не выйдет. Что делать дальше, как думаешь, Речкалов?

– Полагаю, надо идти на высоту, – отвечает опытный боец Григорий Речкалов.

– Совершенно верно. Почти вертикально резко задрал нос своей машины, стараясь набрать высоту. От перегрузки потемнело в глазах. Лежу на спине, обзор ограничен. В голове одно: «Было пять. Три здесь. Два выше. Семенов, где Семенов?»

Ничего не вижу, ни Семенова, ни противника… Скорость падает, пора выравниваться… Переваливаю самолет на правое крыло. Об этом я подумал, как только пошел на горку. Я был уверен, что после лобовой атаки «мессершмитты» будут уходить левым боевым разворотом. Только левым. Ведь и у наших летчиков левый вошел в привычку и лучше отработан. Видимо, тут есть какая-то физиологическая закономерность.

Итак, выравниваю самолет по горизонту и вижу: точно, немцы пошли левым, теперь они подо мной, за ведущим впритирку идут ведомые, а главное – все они ниже меня. Мой расчет оправдался – крутая горка и неожиданный для противника разворот вправо дали мне преимущество.

Немцы, конечно, поняли это, но внешне пока своего беспокойства никак не проявляют. Надо было бы задуматься – в чем дело? Но мне было не до этого. Атака! – вот что сидело в голове.

Решил атаковать крайнего. Захожу, прицеливаюсь. Вот он уже на выгодной дистанции, осталось только взять упреждение и… В это мгновение мимо фюзеляжа моего «Мига» проносится огненная трасса. В чем дело, Степанов?

– Видимо, те двое, товарищ капитан.

– Точно. Оглядываюсь: два «мессера» уже нависли надо мной сзади. Вот, думаю, почему тройка вела себя спокойно. Снова резко бросаю машину на вертикаль. Огромная сила инерции опять прижимает мое тело к сиденью, опять темнеет в глазах. Вот когда я убедился, что правильно до войны делал, когда каждый день тренировался переносить перегрузки, хотя покойный Жизнев ский всякий раз ругал меня за такие «крючки». Ну вот, довел машину до грани, после которой можно свалиться в штопор от потери скорости, и резко перевалил ее на крыло. Смотрю, все немцы опять подо мной. Побоялись перегрузок и после атаки пошли в набор под углом, а не вертикально.

Принял исходное положение для атаки и вижу Семенова. Не повторив моих фигур пилотажа ни в первый, ни во второй раз, он оторвался и остался далеко внизу. Но почему его машина летит вверх «животом»? Почему позади нее остаются струйки сизого дыма? Странно! Вдруг вижу, как к Семенову сзади пристраивается «мессершмитт». Все ясно: подбил и повторяет атаку.

Не раздумывая, бросаю свой «Миг» на немца, преследующего Семенова. Пара немцев, только что проскочившая мимо, наверное, расценила мое пикирование как бегство. Ну и пусть, думаю, за ними следить некогда. На выходе из пике мой самолет сделал глубокую просадку, и я оказался ниже «мессера», находящегося в хвосте у Семенова. Атакую его снизу… Жму на гашетки… Одна очередь, вторая… «Мессершмитт» как-то неохотно взмывает, но тут же вспыхивает и, перевернувшись, отвесно сваливается под меня.

Горящий, как факел, вражеский самолет! Первый сбитый мною немецкий самолет! Не могу оторвать от него взгляда, даже наклоняю нос своей машины вниз, чтобы лучше увидеть, где он упадет и взорвется.

Короткий сухой треск обрывает мои наблюдения. Машина мгновенно поворачивается вокруг оси на сто восемьдесят градусов, и я зависаю вниз головой. С ревом надо мной проносится «мессершмитт». Выравниваю машину, оглядываюсь: второй уже заходит для атаки сзади. Вот она, оставленная мною пара! Увлекся атакой, прозевал, а они подловили!

Моя машина повреждена ужасно. На правом крыле – огромная дыра. Она настолько уменьшает подъемную силу, что самолет все время норовит перевернуться. Другой снаряд попал в центроплан.

Где же Семенов? Как бы мне пригодилась сейчас его поддержка. Понимаю, что отбиваться придется самому. Еще есть горючее, боеприпасы и страшная злость – на себя и на немцев.

С трудом разворачиваю ослабевшую машину. Самолет подчиняется плохо: чуть наберу побольше скорость, он стремится перевернуться на спину. Уклоняюсь от ударов немцев, стараюсь атаковать сам. Но ничего не получается. Решил – буду выходить из боя. Вошел в глубокое пикирование, при выходе самолет сделал проседание и такой произвольный крен, что я чуть не задел крылом землю. Немцы повернули домой, я тоже. Семенова нигде не видно, даже на земле. При подходе к аэродрому обнаружил, что повреждена гидросистема. Шасси выпустил аварийно и сел нормально.

Вот так вот. Теперь посмотрим, сколько было ошибок. Во-первых, плохо слетана пара. Семенов не облегчил винт, от этого мотор у него забарахлил, не повторил моих маневров, оторвался, бросил своего ведущего. Во-вторых, не учли, для чего немцы делятся. Нижние заманивают, верхние внезапно нападают. Этот прием они применяют и по сей день. Надо не упускать из поля зрения всех. И в-третьих, сбил самолет, не смотри, где он упадет, иначе тебя собьют. О том, где упадет сбитый, сообщит ведомый или передадут с земли. И последнее, после успешной атаки следует строить маневр для очередной. Понятно? Все, перекур!