Обычно он сидел на камне, задумчиво глядя на море, или прогуливался вдоль берега, – изредка запуская в волны плоские голыши – «пек блины», как говорили пацаны в детстве. Встречаясь, они шли на танцплощадку или, если танцев не было, просто усаживались удобно на берегу и разговаривали, с удовольствием слушая рассказы друг друга. Мария была начитанна и знала из книг много всяких историй.

Внимательно слушая Александра, она быстро научилась схватывать суть сложных авиационных вопросов, и хотя отдельные детали и подробности ей не всегда были понятны, она пыталась понять главное – к чему стремится Саша, чего он хочет от этой беспокойной жизни. Ей было очень приятно, что ее кавалер был классным летчиком, упорным человеком и что он так настойчиво за ней ухаживал.

С самого начала их знакомства, убедив себя в том, что у капитана обязательно должна быть жена, она держала его на дистанции и решительно отвергала малейшие попытки эту дистанцию сократить. Но чем лучше она его узнавала, тем больше убеждалась, что за несколько грубоватыми манерами внешнего поведения скрывался добрый, душевно чистый человек, наделенный обостренным чувством справедливости и твердыми жизненными принципами. И самое главное, она убедилась, что никакой жены у него нет, есть только мать в Новосибирске, младшие братья и сестра, которую тоже звали Марией. А один его брат, Петр, пропал без вести на фронте где-то под Ленинградом.

Инстинктивно почувствовав родственную душу, она рвалась ей навстречу, но по девичьей традиции, привитой матерью, одергивала себя и ставила на место. «Мы только товарищи, мы просто товарищи», – твердила она себе каждый раз, когда чувствовала, что ее гордость готова пасть под напором его мужского обаяния, или когда, сочувствуя, замечала, что невольно начинает втягиваться в водоворот его бурных переживаний.

А он, имея такого благодарного и внимательного слушателя, увлекался:

– Вот знаешь, за чем должен следить летчик в групповом бою? – спрашивал он во время очередной беседы. – Он должен следить за противником, не упуская его из виду ни на одну секунду, не потерять своего напарника; следить за обстановкой, то есть за своими самолетами и за самолетами противника, оценивая и представляя их намерения; взаимодействовать со своим звеном и своей группой; слушать и исполнять команды командира; следить за количеством бензина в баках; следить за показаниями приборов, быть в постоянной готовности к внезапности любого рода…

Пока, наконец, не спохватывался:

– Ну вот… Совсем заморочил тебе голову – и вздыхал. – Трудная наша профессия! Вот пишут: сталинские соколы. Какие, к черту, соколы! Мастеровые мы, вот кто. Или еще точнее: ломовые лошади. Говорят, летное искусство рождается вдохновением. Кое-кто из нашего брата может даже прихвастнуть: взлетел, мол, увидел немцев, душа вскипела, ринулся в бой и сбил! Черта с два, тут одной кипящей душой не возьмешь. Они, знаешь, как летают – будь здоров! И опыт свой они стали накапливать с Испании, потом Англия и другие страны Европы. А мы свой испанский опыт растеряли. Вон Пал Палыч да погибший Анатолий Соколов немного сохранили с Халхин-Гола, да нам передали. Теперь приходится пуд соли съедать за учебой, потом второй пуд соли – за работой, а тогда уж иди, сбивай. И то, если сможешь.

Покосившись на Марию, слушает ли она, продолжил:

– Подвиг, чтоб ты знала, требует мысли, мастерства и риска. Просто так не полетишь и не собьешь. Помимо того, что немцы умеют воевать, у них пока и количественное преимущество. Значит, нам надо воевать лучше их, знать их слабости и уметь ими пользоваться. А для этого нужно постоянно думать, анализировать свои успехи и ошибки, извлекать из них уроки и учиться все время чувствовать самолет как единое целое с тобой. Сегодня ты так вел бой, а завтра немец будет знать, как ты летал, и обманывать его уже нужно по-другому.

И вздыхая, сокрушенно качал головой:

– Трудно! Очень трудно…

В эти минуты ей становилось жалко его, он казался ей плохо защищенным, неухоженным, лишенным женской ласки, хотелось прижать его голову к своей груди, приласкать, прибодрить, но внутренний голос тут же напоминал: «Мы только товарищи!» – и она опять, как улитка, скрывалась в своей раковине.

Странные, необычные чувства будоражили ее в те дни. Кругом бушевала война, повсюду были смерть, разруха и горе, а она чувствовала себя счастливой. Понимала, что счастье ее недолговечно, что очень скоро им предстоит разлука. Но сейчас, думала она, хоть на короткое время, пока они вместе, буду счастлива, а там будь что будет.

«В будущем, – рассуждала Мария, – он, конечно, не обманет, не такой он человек. В этом я уверена. Но ведь война. Она может разбросать нас по разным фронтам. К тому же он истребитель, а они так часто гибнут… Что же делать? Как быть?»

Над их дальнейшей судьбой она размышляла последнее время постоянно. Ее сомнения в один прекрасный день были разрешены неожиданно быстро и решительно.

Из разговоров с Александром Мария узнала, что он не любит писать письма. Увидеться – это здорово, а письма – это он не любил. Даже домой, в Новосибирск, он редко посылал весточки. Она сразу же подумала, что такая же участь может постигнуть и ее, и потому решила действовать.

– Ты пойми, – стала она убеждать Сашу, – для счастья близкого тебе человека достаточно всего двух слов: жив и здоров. Нужно домой писать регулярно.

– Исправлюсь, – пообещал он. – Да и о чем сейчас писать: в боях мы пока не участвуем, готовимся к приему новой техники.

– Это тоже небезопасно. В любом случае о матери нельзя забывать. – У нее чуть не сорвалось с языка – и обо мне тоже, но она вовремя спохватилась.

На следующий день после этого разговора Саша пришел вечером в санчасть, вызвал Марию и сообщил: