за ним, поскольку всё равно понятия не имела, как провести этот день. Туман сказал, что

объяснит всё на месте, однако я не сильно утруждала его вопросами. Я смертельно устала, и

мои мысли, как потерянные лунатики блуждали в голове, порой вздрагивая и рыдая при

встрече с призраками прошлого.

Я взрослела в большом городе. Чувствовала, как постепенно становлюсь решительней,

уверенней, сильней, чувствовала, как закаляется мой характер, но я не становилась жёстче. Я

научилась сливаться с окружающей средой, когда это было необходимо, но так и не обросла

хитиновым покровом. Всё, что мне оставалось – это лишь играть или получать болезненные

раны, и оба этих варианта я выбирала в равной степени. Бывали моменты, когда я казалась

себе жёсткой и нерушимой, но внутренняя кинохроника всегда возвращала меня к истокам

моей жизни – я видела благодатное дитя, полное искренности и чистоты, осознавая его

присутствие в своём замкнутом мире, понимая, что его смех и пролитые слёзы до сих пор не

безразличны девушке из больших каменных джунглей. Это, наверно, одно из моих самых

ранних воспоминаний: день, когда мои родители утешали меня, растерянно подсмеиваясь,

словно не веря в искренность переживаний, или точнее в то, что случившееся вообще может

как-то ранить неокрепшую душу. Я просила не убивать её, но это была всего лишь крыса,

попавшая в капкан, и отец не послушал меня – так было нужно. Чужая боль всегда была

моей болью. Я училась её притуплять, но у меня плохо получалось. Конечно, сейчас это

кажется смешным. Наверно, эта история развеселила бы Вадима куда больше, вздумай я

рассказать её. Иногда я даже завидовала этому гедонисту, тому, с какой легкостью он живёт,

не заботясь ни о ком, кроме себя. Но это была крайность, до которой я бы никогда не дошла.

Хотя теперь всё иначе, мне уже не раз приходилось сталкиваться здесь с этим. Страшно

представить, кем я стану, когда у меня заберут единственное, что делает меня мной – мои

собственные живые чувства.

Мы двигались очень быстро, почти бежали. Туман не разбирал дороги и тащил меня прямо

по лужам. Мои ботинки насквозь промокли, и я слышала, как в них хлюпает вода; ледяные

порывы ветра резали мою кожу, как лезвие ножа; продувало до костей. Всё это было так

привычно, что на какое-то время мне показалось, что я и всегда жила тут. Такие мысли

нужно немедленно гнать из головы: стоит на миг задержать их, как…Мне так не хочется об

этом думать!

Только когда мы, наконец, углубились в парк и набрели на неприметный люк, который кто-

то предварительно сокрыл толстым слоем листвы, я обратилась к Туману:

– Если хочешь, чтобы я спустилась туда, объясни зачем.

– Хорошо, – сказал он, наклоняясь и отодвигая крышку люка. – Это подземный проход. Он

ведёт в Кровавый район. Тебя ждут там.

Это удивило меня. Но на мой молчаливый вопрос Туман лишь покачал головой.

– Не могу больше ничего добавить. Ты поймёшь всё на месте, но решать тебе.

Я подошла к краю ржавого колодца и посмотрела вниз. Там царила слепая тьма и, судя по

всему, бездонная глубина, но мёртвые не должны ничего бояться – такой ход мыслей иногда

успокаивает меня в напряжённые моменты.

– Я согласна. Только ты первый.

Туман стал не спеша спускаться, постепенно исчезая во мраке. Лестница не внушала

доверия, но это не самое страшное, что мне приходилось делать здесь. Думаю, прошла целая

вечность, когда я, наконец, очутилась внизу. Едва я почувствовала под ногами дно, наверху

раздался скрежет. Подняв голову, я обнаружила, что кто-то медленно задвигает крышку

колодца, а в следующую секунду совершенно иное завладело моим вниманием – к своему

удивлению, я увидела звёзды. Быть может, мне показалось, потому что через миг крышка

люка скрыла от меня дневное небо, и наступило полное затмение; только несколько факелов

на чёрных стенах туннеля кое-как освещали широкий подземный проход, который

разветвлялся на целый лабиринт узких коридоров. Где-то в глубине Туман окрикнул меня по

имени, и я пошла на голос. Я почти сразу ощутила неприятное чувство, будто за мной кто-то