людьми, растворялась под музыку гитар, чьё-то пение, смотрела на молодых девчонок,

должно быть, моих ровесниц, которые целовались друг с другом – конечно, с одной

единственной целью: привлечь внимание парней постарше, показать им какие они взрослые

и раскованные девушки. Мне нравилось ловить на себе взгляды, в которых читалось:

“очередная глупая малолетка, с которой можно неплохо провести время”, нравилось

чувствовать себя такой – глупой, пустой, беззаботной, а поэтому счастливой. Мне нравилось

играть такую роль, но всегда наступали минуты прозрения. Тогда я освобождалась от чьих-

то разгоряченных рук и, промурлыкав чужаку: “Я сейчас вернусь”, оказывалась в коридоре,

где наспех обувшись и схватив куртку, исчезала за дверью. А чуть позже, бредя по ночному

городу, в не зашнурованных ботинках, в надежде на то, что ещё успею до закрытия метро,

задавалась вопросами: “Что я искала там? Зачем был нужен этот спектакль? Зачем я так

рискую?” Конечно, опасные ситуации возникали, но кончались они благополучно. Только на

следующий день, проснувшись и подумав о том, как всё могло повернуться, если бы не

какая-то мелочь, мне становилось страшно. Теперь мне ясно – это был мой неосознанный

путь к саморазрушению, а также абсурдная попытка уловить призрачные следы, найти

родного человека там, где его когда-то можно было застать, но который уже никогда туда не

придёт. Однажды, вернувшись домой с одной из своих ночных прогулок, в подранных на

коленях колготках и в забрызганной грязью юбке, я застала отца. Он сидел за своим рабочим

столом при свете настольной лампы и читал какие-то деловые бумаги. В последнее время

дела его фирмы шли плохо. Услышав, что я вошла, он поднял голову, и что-то непонятное

отразилось в его глазах. Потом он улыбнулся и произнёс:

– Хоть кому-то сейчас хорошо.

Мне стало больно. Но не только из-за того, что я вновь оказалась перед пропастью

непонимания – к этому я уже давно привыкла. Мне стало плохо от осознания того, что я

смотрю на своего родного отца так, словно он чужой человек. Я не знала его, не понимала и

не могла ничего ему рассказать. Он совсем не чувствовал меня. Мы были чужие друг для

друга. Вот что было по-настоящему жутко. Пустота и одиночество истерично подсмеивались

из углов комнаты, когда я тихо отозвалась:

– Ты прав, папа. Мне хорошо.

– Тебе влетит от матери, а пока иди спать и закрой за собой дверь, чтобы не мешал свет.

Думаю, с той ночи я окончательно закрылась для родителей и не пыталась им уже

что-либо объяснить.

Ветер молча шёл позади и, вероятно, забавлялся, глядя на то, как я опасливо и осторожно

заглядывала во встречные комнаты. Быстро щелкнув выключателем и обежав комнату

взглядом, я стремилась к следующей двери.

– Ищешь кого-то? – наконец, спросил он.

Я уже исследовала второй этаж, и мы спускались вниз.

– Да, – ответила я. – одну девочку, которая обещала помочь мне, если я найду её.

Ветер тихо рассмеялся.

– Она давно не играет по правилам. Думаю, это будет непросто.

Я не видела причин, чтобы ему верить, но близился рассвет, и мне не оставалось ничего

другого, кроме того, как закончить свой поспешный поиск и сдаться.

– Она знала его, дружила с ним, а значит он не фантом, и так или иначе я узнаю правду!

Я сама удивилась своей решимости, которая прозвучала в моём голосе. Ветер лишь с

полуулыбкой взглянул на меня, но ничего не сказал.

Когда мы вышли на улицу, я вопросительно посмотрела на него, надеясь на какие-то

подсказки. Я уже стала кое-что понимать в его игре, и мне было ясно, что он разыскал меня

не просто так.

– У меня есть для тебя подарок, дорогая клоунесса, – сказал он, заговорщицким тоном, хитро

прищурив глаза. – Это любовная записка.

– Как неожиданно, – сказала я, с наигранной экспрессией приложив руки к груди. – Даже не

знаю, что вам ответить.

Но всё моё настроение кривляться быстро улетучилось, как только он протянул мне записку.

Это была очередная страница из дневника Саши. Я взяла её дрожащей рукой, внутренне

молясь о том, чтобы она не была его предсмертной. И вот, что я прочла там: “Она пошла с