Третий месяц за окошком дождь…

Все в чернилах руки перемажешь,

Но растает тоненький листок;

И в коробочку свою обратно ляжешь,

Фантики сложив у самых ног.

На ресницы опускается тревога,

Механизм внутри тебя дрожит,

Прячешься под шкаф – боишься рока,

Кто-то в комнате твоей сидит.

Маленькими ножками цепляясь

За ковер искусственный, летишь.

Кто же так смеется, забавляясь,

Наблюдая с белых гладких крыш?

Трогаешь руками жуткий ветер –

Скользкие перила предают.

Превратишься завтра в хрупкий пепел –

Куклы на том свете не живут!

Думаю, это мой единственный стих, в котором я бы не стала ничего менять, не потому что не

вижу в нём недочётов, совсем напротив, но так нужно – все те эмоции и слова должны жить

в своём первозданном виде, как корявый рисунок древнего человека в глубоких недрах

пещер.

Решив, что прошло уже достаточно времени, я выглянула из-за своего укрытия – улица была

пустынна. Я встала и уже собиралась продолжить свой путь, как спиной почувствовала чей-

то взгляд и порывисто оглянулась. Снизу, из окна, покрытого ржавой решёткой, на меня

смотрел изнурённый худенький мальчик в грязно-белой пижаме. Заметив меня, он испуганно

отпрянул от окна и скрылся за шторами, оставив на стекле маленький лёгкий след своей

детской руки. Я оцепенела. Тот, о котором я столько думала, о котором столько

расспрашивала у обитателей этого города, так просто возник прямо передо мной. Мёртвый

или живой, но он дал знать о своём существовании. Всё внутри взбудоражено трепетало.

Найти его – означало наполовину пройти игру, ведь он мог рассказать о том, кто убил его, и

что нужно сделать, для того, чтобы снять проклятие с Города Дождя. Он должен был стать

для меня переменой к чему-то другому, к чему-то более светлому и тёплому. Я

действительно верила в это.

Обогнув невысокое строение, я обнаружила неприметную каменную лестницу,

примыкавшую к боковой стороне здания, которая вела вниз к маленькой деревянной двери,

чья краска давно облупилась. Я ожидала увидеть внутри заброшенное полуподвальное

помещение с грудой всякого хлама, с обшарпанными стенами, заросшими паутиной, с

гниющим полом, но и представить себе не могла, что меня ждёт там. Едва переступив порог,

я уловила звучание живой музыки, а вскоре перед моими глазами предстал просторный зал,

освещённый множеством свечей, которые были повсюду – в серебряных подсвечниках на

дубовых столиках, покрытых вишнёвым атласом, на сиреневых стенах в красивых лампах, на

отдельных извилистых стойках, напоминающих спираль. В центре зала стояла юная девушка

и божественно играла на скрипке. Людей тут было значительно меньше, чем вампиров. Они

сидели вместе с ними за общими столиками, болтая непринуждённо, словно совсем не

боялись своих опасных собеседников. Возможно, их рассудок был затуманен вампирским

воздействием на подсознание и они не подозревали, что вскоре станут главными блюдами. Я

ещё раз внимательно обежала глазами помещение. Где же он прячется? Мой взгляд упал на

узкую тёмно-синюю дверь в конце зала. Должно быть, именно там я видела мальчика. Я

осторожно двинулась вперёд, но мне преградил дорогу какой-то вампир крепкого

телосложения с прилизанными светлыми волосами в элегантном белом костюме.

– Позвольте мне ваш дождевик, уважаемая, – вежливо сказал он, хотя его пристальный

наглый взгляд совсем не гармонировал с его словами.

– Вы не похожи на обслугу, – сказала я, всё же снимая и отдавая ему дождевик.

Он улыбнулся мне неприятной улыбкой.

– Может быть, мне просто захотелось за вами поухаживать. Чем я могу вам помочь?

Его назойливое внимание заставило меня нервничать. Мне во что бы то ни стало надо было

попасть в ту дальнюю комнату за синей дверью, но сперва надо было обойти это

препятствие.

– Просто уйдите с дороги и дайте мне пройти.

Звучало грубовато, но он будил во мне резко отрицательные эмоции, и вскоре я поняла

почему. Он напоминал мне одного человека. Как-то Вадим пригласил меня в ресторан,