Шрифт:
«Тогда я очень хотел в это верить. А сейчас виню себя за случившееся. Вероятность того, что убитый оказался бы повстанцем, была примерно 50 %. Исходя из этого я и действовал. Сейчас я думаю, что мы могли бы поступить по-другому, пойти на большие риски. Конечно, если бы мои пехотинцы на самом деле оказались в опасности, я бы думал по-другому. Но я до сих пор задаюсь вопросом, к чему в конечном итоге привели наши действия. Вдруг этот инцидент заставил кого-то из иракцев присоединиться к повстанцам? В таком случае получается, что мы не обезопасили себя, а совсем наоборот».
Позже события того дня заставили Искола задуматься о том, насколько вообще оправдана политика американского военного руководства, отдающая приоритет защите американских солдат даже над принципом неприкосновенности жизни мирных граждан [25] в течение нескольких лет он был ярым сторонником американской кампании в Ираке, он сам добровольцем отправился туда, причем дважды. Но после случившегося Закари начал сомневаться в том, следовало ли США вообще начинать эту войну.
25
Политика «защиты войск» подразумевает, что американские войска должны по возможности сводить к минимуму свои риски во время кампании. Например, если не удается установить точно, кто управляет приближающимся транспортным средством, военнослужащие имеют право стрелять на поражение. Возможно, если бы Искол и его товарищи не действовали согласно принципу «защиты войск», они не убили бы ни в чем не повинного водителя грузовика.
Но пока у Искола не было времени подолгу размышлять обо всем этом. Ситуация в Эль-Фаллудже становилась все более напряженной. Стычки с повстанцами участились. Правда, сомнения так и не покидали Захари.
«У нас было два щенка, мы их назвали Беовульф и Кэннонбол, как наши позывные. Беовульф сожрал средство от мух, и у него начались конвульсии. Никто из пехотинцев не решался прикончить его, и наш санитар позвал меня. Я надел мешок щенку на голову и застрелил его из своего пистолета. Тогда я понял, что все идет не так, как ожидал. Я думал, мне придется убивать повстанцев, сражаться с фанатиками. А вместо этого я убил щенка».
Вернувшись домой, Искол сначала очень хотел доказать самому себе и другим, что военная кампания США в Ираке оправдана. С фанатичной уверенностью он убеждал всех, кто готов был его слушать, что решение Америки начать войну было единственно верным. Но по прошествии некоторого времени его собственные утверждения стали казаться ему беспочвенными. Его учили анализировать и осмысливать все происходящее с ним, и сейчас он начал размышлять о своем военном опыте. Больше всего ему не давала покоя битва за Эль-Фаллуджу в ноябре 2004-го, масштабная операция по освобождению города от повстанцев. Американские войска выполнили свою задачу, но город практически сравняли с землей.
«Когда мы вернулись домой, нам казалось, что мы успешно выполнили очень важную задачу. Активность повстанцев, особенно в Аль-Анбаре, почти свелась к нулю. Но потом там поднялась очередная волна насилия, и я стал сомневаться, что наше присутствие вообще что-либо изменило. Я начал лучше понимать, что на самом деле произошло в Эль-Фаллудже. Мы считали, что начало всему положило убийство сотрудников Blackwater (американской частной охранной компании), но ведь для иракцев все началось еще за год до этого, — говорит Искол. — Сейчас, оглядываясь назад, я сомневаюсь в том, правильно ли мы поступали. Наверное, невозможно не размышлять о том, что пришлось пережить, с чем пришлось столкнуться на войне. Она не оставляет вас и по возвращении домой. После того как побывал на войне, нельзя не смотреть на вещи по-другому».
Искол понимал, что не может оставить в Ираке своего переводчика Абуда. Работая на американских военных, Абуд подвергал опасности не только себя, но и своих близких — жену и четырех дочерей. Им начали угрожать, так что они, как тысячи других иракцев, были вынуждены бежать в Иорданию. В то время иммиграционная политика США в отношении беженцев из Ирака, даже тех, кто сотрудничал с американскими войсками, была очень жесткой: в Соединенные Штаты пускали всего 3000 человек в год.
Искол не собирался мириться с этим. Он не мог бросить в опасности человека, помогавшего ему и его товарищам. Он начал писать во всевозможные инстанции, использовал связи родителей, даже ездил в Вашингтон, чтобы лично встретиться с сенаторами, которые могли бы ему помочь. Его настойчивость оказалась ненапрасной. В конце концов Сенат провел специальное слушание, на которое пригласили Искола, и он выступил в защиту своего переводчика и других иракцев, оказывавших содействие американским войскам. В тот же день Абуду и его семье дали статус беженцев, и полгода спустя они переехали в Нью-Йорк.
«Я очень рад, что все так получилось, — говорит Закари. — Но неужели каждый раз, когда мы хотим кого-то пригласить сюда, необходимо устраивать слушание в Сенате?»
Искол устроил Абуда в отеле, принадлежавшем его друзьям. Потом нашел ему и его дочерям работу переводчиками. Но Закари не просто спас своего друга: его усилия помогли убедить американское правительство облегчить получение виз для тех, чья жизнь оказалась в опасности из-за содействия американцам во время их военных и политических кампаний.