– С-с-сволочь!..

Преисполненный разочарования резидент пнул ногой капитана, до сих пор лежавшего на полу. Тот пробормотал что-то невразумительное (похоже, по-немецки), повернулся на бок и неожиданно зычно захрапел.

– Убрать вон эту кучу дерьма, – процедил сквозь зубы Неплюев и на всякий случай грозным тоном напомнил Аниське: – А ты чтобы глаз с него не спускал, понятно тебе?!

– Разумеется, разумеется, – закивал слуга.

– Едва проснется – дашь мне знать!

– Слушаюсь!

– И Вишнякова тоже разбудишь. А мы уж тогда…

Однако, оборвав фразу, резидент вдруг крикнул:

– Н-ну, давай, давай! Выполняй, не торчи здесь передо мной…

Гость проспал до глубокой ночи. Когда Аниська растолкал заспанного Неплюева, по черному небосклону за окном от одной звезды к другой плыла тоненькая лодочка месяца.

– Что, проснулся? – спросил резидент, мигом соскочив с кровати.

– Проснулся, проснулся, ага.

– А Вишняков?

– Вылил на голову два ведра воды, рассола выдул едва ли не кружку…

– О, это верно! – резидент пожевал потрескавшимися губами. – И мне рассола принеси тоже. И пару огурчиков соленых…

– Мигом!..

– Давай, давай, неси.

Через пять минут оба резидента стояли под дверьми, без единого окошка внутренней комнатушки, откуда доносились вскрикивания, перемежаемые французской и немецкой бранью. Двери охранял один из слуг.

– Зачем с ним так? – поинтересовался Вишняков. Не без некоторого удовольствия отметив, что волосы и ворот рубашки его товарища мокры, хоть выкручивай, а лицо похоже на скомканную тряпку, Неплюев рассказал о найденном в шляпе письме.

– О-о-о, так наш швейцарский друг является курьером мусью де Шовлена?! Вон оно как… – Вишняков растерянно почесал затылок. Он явно завидовал Неплюеву, который обставил его, найдя спрятанное в шляпе письмо. – И что же делать дальше?..

– Давай сейчас же, немедленно нажмем на этого капитана Хага. Тем более, с перепоя и в темной комнате ему сидеть несладко.

– Думаешь, его удастся перетянуть на нашу сторону?

– А почему бы и нет?

– Хм-м-м…

– Да этого пришибленного только пальцем ткнуть!..

– Ну, тогда давай!

– Хорошо. Аниська, открой-ка…

Капитан швейцарской гвардии его королевского величества Луи XV Якоб Хаг имел вид еще более жалкий, чем Вишняков. И неудивительно: ведь лежа на грязном, покрытом толстым слоем пыли полу со скрученными за спиной руками, он не мог ни умыться, ни принарядиться, ни рассола выпить.

– Что это значит?! Как все это понимать?! – завопил швейцарец, едва лишь дверь комнатушки растворилась. – Я протестую, слышите вы, негодяи?! Протесту-у-ую-ю-ю-ю!!!

– Не надо было потасовку затевать, любезный капитан, – ледяным тоном сказал Вишняков.

– Потасовку?! Какую еще потасовку? – ошеломленно спросил Хаг. В тусклом свете принесенной одним из слуг свечки выражение его лица казалось даже каким-то трагическим.

– Натуральную! – сразу подыграл товарищу Неплюев. – Вот посмотри-ка сюда, капитан, как ты мне под ребра двинул.

И он сделал вид, что собирается расстегнуть пуговицы на рубашке.

– А я не помню!..

– Ну так и что? Как выдул последний жбан, так и бросился с кулаками на меня. Вон Вишняков подтвердит. Или Аниська… Позвать его?

Хаг резко дернулся, стараясь разорвать путы, однако лишь застонал, а потом промямлил жалобно:

– Руки освободите, а…

– А драться не будешь?

– Нет, не буду.

– Ну что, поверим? – Неплюев поднял глаза на Вишнякова, изо всех сил изображая беспокойство.

– Только если поклянется, – пожал плечами резидент.

– Слышал, что тебе сказали?

– Клянусь, что не буду драться.

– Не слышу! – повысил голос Неплюев.

– Честное!.. Благородное!.. Слово!..

– Хорошо, верю, – кивнул Вишняков и немедленно крикнул, оглянувшись за спину: – Аниська, подай нож! Быстро!

Прибежал слуга с ножом, и уже через минуту капитан Хаг с явным удовлетворением потирал затекшие руки, тихонечко постанывая.

– А шляпа?! – он вдруг аж подпрыгнул. – Шляпа моя куда подевалась?!

– Аниська, подай-ка ее сюда, – тем же суровым тоном приказал Вишняков. Слуга сбегал за шляпой. Швейцарец радостно ухватил свою драгоценность… но сразу же заметив оторванную подкладку, поднял удивленные глаза на резидентов и, едва сдерживая гнев, пробормотал: