Неподалеку от нее я увидел девочку лет двенадцати, которая могла быть только более молодой Пульхерией. Сходство исключало малейшую ошибку. У девочки были еще детские, неоформившиеся до конца черты лица и контуры тела, и груди ее под туникой были еще всего лишь плавными выпуклостями, но во всем уже проступали те изначальные качества, из которых должна была складываться красота зрелой Пульхерии.

А рядом с девушкой стоял Конрад Зауэрабенд в одежде византийского простолюдина.

Зауэрабенд что-то нашептывал девочке на ухо воркующим тоном. Он тряс перед ее лицом небольшой безделушкой из двадцать первого столетия, то ли гироскопическим кулончиком, то ли чем-то еще в таком же духе. Вторая его рука уже шарила у нее под туникой и было отчетливо видно, что пальцы его подбирались к бедрам девочки. Пульхерия хмурилась, однако пока еще не делала никаких движений, чтобы высвободиться. Она, казалось, не очень-то понимала, что затеял Зауэрабенд, но была явно очарована игрушкой и, пожалуй, не очень-то возражала против шаловливой руки хозяина безделушки.

– Он живет в Константинополе чуть меньше года, – объяснил мне Метаксас, – и частенько снует в 2059 год, чтобы сбыть контрабандное добро.

Он уже давно каждый день появляется у стены, подсматривая, как маленькая девочка и ее дуэнья выходят на послеполуденную прогулку. Девочка – Пульхерия Ботаниатис, а вот этот дворец на возвышенности – дворец Ботаниатисов. Зауэрабенд пришел сюда примерно полчаса назад и дал дуэнье пузырек, в результате чего она так воспарила, что никак не может прийти в себя. Затем он подсел к девочке и начал с нею заигрывать. Он в самом деле большой мастак в обхождении с маленькими девочками.

– Это его хобби, – заметил я.

– Глядите, что будет дальше, – сказал Метаксас.

Зауэрабенд и Пульхерия поднялись и пошли к воротам в стене. Мы притаились в тени, чтобы оставаться и дальше незамеченными. Большинство наших двойников, порожденных парадоксами, исчезли, по-видимому, шунтировавшись на свои позиции вдоль линии, чтобы зафиксировать, как будут разворачиваться события дальше. Мы видели, как тучный мужчина и прелестная девчушка прошли через ворота в поля, которые простирались сразу же за пределами города.

Я двинулся было вслед за ними.

– Подожди, сказал Сэм. – Смотри, кто еще появился на сцене – старший брат Пульхерии, Андроник.

К нам приближался юноша лет примерно восемнадцати. Он остановился и, не веря глазам своим, уставился на все еще продолжавшую глупо хихикать дуэнью. Мы увидели, как он опрометью бросился к ней, стал ее трясти, попытался ровно поставить. Однако женщина, едва он убрал руки, снова привалилась к стене.

– Где Пульхерия? – взревел он. – Где она?!

В ответ дуэнья только громко рассмеялась.

Юный Ботаниатис, охваченный отчаянием, помчался по пустынной, прожаренной солнцем улице, вопя что было мочи имя своей младшей сестры.

Затем ринулся в ворота.

– Следуем за ним, – распорядился Метаксас. Несколько других групп, также состоящих из нас, были уже за воротами, что было мною обнаружено, когда и мы очутились там. Андроник Ботаниатис бегал, как ошалелый, туда сюда. Затем мне послышался девичий смех, который исходил будто бы казалось, из самой стены.

Андроник тоже его услышал. Оказалось, что в стене имелось отверстие на уровне земли, которое вело в некое подобие пещеры глубиной метров в пять. Он побежал к этому отверстию. Мы направились туда же, толпой, которая состояла исключительно из наших же собственных двойников. Там нас было человек пятнадцать – по меньшей мере по пять двойников на брата.

Андроник прошел в пролом в стене и тут же издал истошный вопль.

Мгновеньем позже я тоже заглянул внутрь пещеры в земляном валу.

Туника Пульхерии упала к ее коленкам, и теперь она стояла совершенно голенькая в классической позе, изображающей девичью скромность: одной рукой она придерживала свои, не совсем еще распустившиеся бутоны, грудей, другая ее рука прикрывала самый низ живота. Рядом с ней, уже распахнув свои одежды, стоял Зауэрабенд. Мерзкое орудие его гнусного хобби было уже изготовлено к действию. Как мне кажется, он был занят тем, что пытался уговорить Пульхерию принять более удобную для него позу, когда ему помешали завершить столь успешно начатый процесс совращения.

– Изнасилование! – Кричал Андроник. – Он испортил девчонку! Соблазнил малолетку! Я всех вас зову в свидетели! Посмотрите-ка на это чудовище, на его преступные действия!

И он схватил одной рукой Зауэрабенда, а другой – свою сестру, и поволок их обоих на открытое место.

– Вы все свидетели! – продолжал бушевать он.

Мы поспешили убраться с его дороги, опасаясь быть узнанными Зауэрабендом, хотя, как мне кажется, он был в таком ужасе, что едва ли мог вообще что-нибудь заметить. Бедненькая Пульхерия, пытаясь скрыть свою наготу, комочком свернулась у ног своего брата, но он продолжал волочить ее, и, выставляя ее напоказ, кричал:

– Смотрите на эту потаскушку! Смотрите на нее! Смотрите все, смотрите все, все!

И, чтобы посмотреть на это, собралась довольно внушительная толпа.

Мы отпрянули в сторону. Мне страшно хотелось вырвать при виде этого подлого насильника детей, при виде выставленного на всеобщее обозрение гнусного орудия его низменной страсти, которая вовлекла Пульхерию в такой грандиозный скандал…

Теперь Андроник извлек из ножен свой меч и замахнулся, чтобы убить то ли Зауэрабенда, то ли Пульхерию, то ли их обоих. Но толпа зрителей помешала ему это сделать, повалила его на землю и отобрала у него оружие.