– Кузнецоооов, – недоброжелательно и немного раздраженно крикнула Лариса, – Можешь оставаться у костра всю ночь, здесь и так уже нет места.

– Ничего, я вас растолкаю, когда приду. Не впервой. Советую сразу на спину не ложиться, а то придет серый волчок и укусит за бочок, – услышали в палатке веселый ответ Ивана.

Бурашев завернулся в одеяло. Особенно тщательно прикрыл себе спину – он уже почувствовал, как от стенки палатки тянет холодным влажным воздухом. Часть одеяла Александр пропустил между собой и Катей, чтобы не смущать девушку. Правда, до нее оставалось еще какое-то свободное пространство, позволявшее не касаться телами, но неизвестно что будет, когда придет Иван.

Александр лежал и думал: «Блин, а не зря ли я сюда приперся? Поехал бы лучше на море. Отдохнул бы в цивилизованных условиях, в тепле и комфорте». Саша начал рисовать в воображении, как он лежал бы в шезлонге под соломенной крышей беседки на самом берегу Красного моря, изнывал бы от жары, слушал морской прибой и смотрел бы вдаль на красный закат. Фантазировать Александру было приятно, но, вымотавшись за день, он быстро уснул.

Ночью Бурашев проснулся от жуткого храпа и от холода задувающего в спину. Наверное, уже вставало солнце. Свет слабовато проникал сквозь брезентовые стенки, и в закрытой палатке еще было сумрачно, но очертания предметов уже просматривались.

Александр увидел, что их жилище сильно покосилось из-за того, что он спал не на полу, а на брезентовой стене, которая, изогнувшись дугой, еле держала его вес. Бурашев оказался в подвешенном состоянии, одеяло скомкалось и обнажило его спину.

Посередине палатки, растолкав во сне соседей, раскинувшись на спине, громко храпела Лариса. Остальные ребята спали на боку очень тесно друг к другу, будто шпроты в консервной банке.

Бурашев подвинулся и тихонько толкнул Ларису в плечо, от чего та сразу перестала храпеть. Затем он потянул на себя одеяло, чтобы укрыть спину и потревожил этим Катю. Девушка не проснулась, оставалась лежать на боку спиной к Бурашеву, а лишь немного поджала ноги. Чтобы не будить Катю, Александр осторожно принял позу своей соседки, кое-где касаясь коленками ее бедер и чувствуя ими тепло девушки.

«Вот бы сейчас к ней всем телом прижаться. И обнять ее ласково. Положить руку на худенький живот. А нет, лучше на упругую грудь. Как стало бы тогда уютно в это прохладное утро», – подумал Бурашев и уснул с нежной улыбкой на устах.

Утром Александр проснулся одним из последних. Только Галя и Паша ещё спали или притворялись спящими в противоположном углу. Солнце уже стояло над лесом, это чувствовалось по свету, проникающему через зеленые стенки палатки и по душному специфическому запаху, который издает брезент при нагревании.

Когда Бурашев, согнувшись, вылез из палатки, и распрямился, его взору предстала чудесная картина. Небо над лесом, в том месте, где висело солнце, было привычным, серо-голубым, но в противоположной стороне, над рекой, небосвод казался ярко-синим и бездонным. Над кронами деревьев плыл силуэт пепельной луны, на которой просматривались серые кляксы морей. Воздух был влажен от испарений росы, и им дышалось легко и свободно. Слабые порывы ветерка тихо качали веточки низкой, тонкой березы у реки и высокие листья камыша вдоль ручья. Природа просыпалась под косыми солнечными лучами. Со всех сторон щебетали птицы: «Цыцью-цыцью-цыцью-цыцью» – очень быстро, однотонно, но звонко неслось из ближайших берез. Чуть подальше, с верхушки большой липы долетело «Тиу-тиу-тиу-тиу», а с нижних ветвей иной пернатый друг вторил «Тью-тью-тью-тью». А из соснового бора через речку доносилось «Тррррр. Тррррр. Тррррр.» с максимально-громким звуком «Т» в начале песни и плавным утиханием на конечных «ррррр».

«Да уж! Ни на каком морском пляже этого не услышишь! Жаль только, что я не знаю, кто так красиво поет, – подумал Бурашев, – Надо будет дома сходить в зоопарк или на птичий рынок, чтобы изучить хоть немного разновидностей пернатых и узнавать их потом в этом фантастическом хоре. О, а вот этого я знаю! Привеееет!»

«Чирик-чирик-чирик» – шустро пролетел над головой маленький воробей.

Весна была ранней и кое-где на деревьях уже расцвели цветы, от которых исходил божественно вкусный запах. Бурашев увидел недалеко куст черемухи, подошел к ней, залюбовался ее веточками в бело-зеленном убранстве. Маленькие белые цветочки распустились полностью, во всю красу только у основания гроздей – у корешка соцветия, поближе к ярко зеленым листьям. В середине соцветий набухшие шарики лишь приготовились раскрыться, скромно показав края лепестков. А на кончиках гроздей не было видно ни одного цветка – они все наглухо спрятались в маленьких круглых зеленых бутонах.

Рядом с черемухой росла молодая елочка. Бурашев шагнул к ней, пощупал пальцами светло-зеленую хвою. Колючки ему показались мягкими и нежными. Сорвал их несколько. Положил в рот. Пожевал. Почувствовал кисло-горький привкус. «Вкусно», – тихо сказал Саша и улыбнулся от нахлынувшей эйфории.

Невдалеке послышались удары топора.

«Молодец Иван, – подумал Бурашев, – Костер уже развел. Сейчас несколько толстых палок принесет, подкинет в огонь и вскоре можно будет попить душистого чайку. Да – чайку, а не кофе».

Александр поймал себя на мысли, что ему хочется именно чаю, хотя дома по утрам он всегда пил кофе. Но здесь, в эту картинку другой жизни – жизни таежной, тихой, без стрессов и суеты, кофе даже не вписывался.

«Чай, только чай! Горячий и ароматный, со вкусом мяты, душицы или зверобоя. Налить себе кружечку, сесть на бревно, послушать птиц, вдохнуть росистый воздух, закрыть глаза, повернуть лицо навстречу первым солнечным лучам, почувствовать кожей ласковое тепло светила. Какая благодать!!!», – Бурашев поднял руки к небу, напряг все мышцы до приятной боли, потянулся всем телом кверху, вздохнул божественного воздуха.