Удивительна у нас судьба всяких «течений»! Мы почему-то считаем необходимым «исходить» из чего-нибудь — то от японцев, то от примитива, то от Версаля, то от вышивок, то от лубков, то от вывесок (sic!) — и чрезвычайно быстро сбиваемся на трафарет.

Как это ни странно, но трафарет чувствуется и в произведениях столь молодых художников, как участники выставки «Союза Молодежи», в их якобы невиданных «откровениях».

Самостоятельнее других кажется Машков, представленный рядом интересных Nature Mortes, среди которых особенно хорош большой овал с фруктами; его же автопортрет и портрет Петра Кончаловского не лишены интереса, но неприятные по краскам. Хороши некоторые вещи Зельмановой. Школьник дал целый ряд отличных солнечных пейзажей в совершенно новой для него манере, избрав желто-синие аккорды. Филонов, в своем эскизе, выявил массу композиторских достоинств, но чрезмерная замкнутость вредит общему впечатлению и утомляет при более детальном знакомстве; во многих частях его творчество в рабстве у японцев. Красивы также некоторые фантазии Потипаки.

Московская группа «Ослиный хвост» представлена достаточно «ярко». Некоторые упражнения, конечно, ничего общего с искусством не имеют, но можно найти немало интересных исканий в таких, например, вещах Н. С. Гончаровой, как «Пруд», «Бабы с граблями», Nature Morte, триптих. Из вещей Ларионова безусловно следует отметить «Павлина» и «Пейзаж». Оригинальны по замыслу картины и декорации работы Татлина для постановки «Царя Максемьяна» в Москве.

Нельзя не признать, что многие основания «русского пуризма» плоскостной живописи имеют в корне много истинного, именно в области стремления вернуть живописи во многом утраченную силу и значение, но ошибка в том однобоком, чересчур узком понимании этих задач, которое стирает в адептах пуризма индивидуальные отличия, их духовные лики.

Принцип велик, но силы мало. Может быть, сила эта придет, и мы увидим блестящий расцвет самодовлеющей живописи в произведениях этой группы, но пока достижения еще очень сыры и неубедительны. А главное, своегомало! Тут и Матисс, тут и вывески и лубок! Дайте нам, господа, что-нибудь свое,яркое, творческое.

Скандалы, дешевая реклама, самовосхваление, поношение культурных ценностей — в такой атмосфере очутилась русская художественная молодежь.

Рефераты, оканчивающиеся кулачной расправой, бутылки, стаканы, обломки мебели, летящие в голову в виде самых веских аргументов, «принципиальные» пощечины, паясничество, выставление себя напоказ с размалеванными лицами и в желтых кофтах; жиденькие брошюрки с полуграмотным пересказом новейших французских идей или — еще хуже — со скудоумным национализмом, отвергающим даже эти идеи во имя пресловутой «русской самобытности», огульная анафема старому искусству и такое же огульное превознесение «Нового» (сами себя и друг друга) — вот что прежде всего приходит в голову, когда думаешь о наших молодых художниках.

Это печально. Это больно видеть и слышать людям, преданным делу искусства, жаждущим его возрождения, как жаждет чистой и свежей влаги путник среди душной и безотрадной пустыни.

Но разве не то же происходит и во всей окружающей нас жизни: политической, общественной, учебной и т. д.

<…> Нападать на одну молодежь за это несправедливо. Тем более несправедливо, что никто не возьмется утверждать, что все молодые художники разделяют целиком взгляды и в особенности тактику некоторых, потерявших равновесие духа и чувство меры отдельных лиц.

Указывают еще на то, что наше молодое искусство паразитарно, — оно не создает чего-нибудь собственного, а только подражает западной живописи и скверное переложение с нее выдает и рекламирует как настоящие продукты творчества.

<…> Что молодежь увлекается самыми последними словами в искусстве, в этом еще нет ничего ужасного. <…> От старых мастеров молодого художника отталкивает музей, превращающийся в руках чиновников-хранителей в кладбище искусства. Но лекарство от этого, как ни казалось бы на первый взгляд парадоксальным, заключается именно в увлечении новаторами.

Каждый истинный художник-новатор стоит в определенной преемственной связи со своими предшественниками. Только на прочном фундаменте, глубоко уходящем в землю, может он строить свое собственное здание.

И вот особенности, открываемые в картине увлекшего новатора, постепенно направляют внимание на родственные черты у других художников, все далее и далее по восходящей линии…

При этом особенно примечательно то, как увлечение одним большим мастером, в данном случае Пабло Пикассо, может направить молодежь в самых разнообразных направлениях.

Так, Д. от Пикассо и Сезанна перешел к их могучему предку Эль Греко, для изучения которого, терпя всевозможные лишения, ездил специально в Испании, и в Толедо прожил несколько месяцев.

Г. тем же путем открыл для себя великих мастеров раннего итальянского Возрождения, из которых некоторые до сих пор еще в тени даже в специальной литературе. Он в буквальном смысле совершил паломничество к ним, переходя из одного городка или забытого монастыря в другой.

Для Т. композиционные задачи Пикассо раскрыли волшебный мир нашей старой иконы и приковывают к ней по целым часам.