Поэт ошибся в одном — Художник не дожил до рождественской ночи. Да и страха он не мог испытывать, принял неизбежное.

И такое же обращение к древности, к образам пророков в картине Коваленко.

«Смерть Филонова».

Преображая смерть своего учителя в эпическое событие, Коваленко использует композицию и мотивы старых мастеров.

Филонов изображен лежащим перед призраком «Пирующих королей».

Вспоминают люди, помнящие Мастера. Воссоздают былое. Исчезает прошлое. Уходит вместе с уходящими.

И в последнюю весну перед войной была какая-то хрупкая неподвижность времени.

Вслушиваясь в последнюю тишину тех дней, предчувствуя и тревожась, как все, писала Анна Ахматова:

Время неподвижно перед концом.

22-е июня. — «Правительственное сообщение».

«Не объявляя войны…»

И заключительные слова:

«Наше дело правое — мы победим».

Единственно возможное и нужное в этот трудный час.

Он были взяты из исторического романа «Дмитрий Донской» Бородина [821] .

И сами стали историческими.

Было неизбежно и все же неожиданно.

На той же волне вломился немецкий диктор. Он говорил спесиво, чванливо, считая себя заведомо победителем, не понимая, даже не желая понять душу тех, к кому обращался.

Было так неожиданно, что не сразу стали глушить. Затрещала морзянка — заглушили.

На улицах посуровевшие лица.

Ночью лучи прожекторов, скользящие по небу. Аэростаты заграждения.

Последнее прощание с Филоновым.

Оно было кратким и немногословным. Все как-то понимали, что, возможно, видят его в последний раз. У всех были повестки на руках.

Единственный раз мы застали Филонова за мольбертом. И первый раз он дал краткое пояснение замыслу.

«Эти люди смотрят в будущее, некоторые его уже видят».

Я помню его слова: «Еще до той войны я видел в немецких музеях двуручные мечи — испокон веку военное дело у них налажено как ни у кого. Они всех побьют, но не нас».

Мы попрощались и ушли. Большинство не вернулось совсем.

Ученики художника, приезжавшие на побывку с Ленинградского фронта, приходили к Мастеру.

Части, где они служили, перебрасывали по Ладоге под Москву, где решалась судьба войны.

Они встретили Художника уже в наглухо затемненной мастерской. Железная печь-времянка стояла у него, как и у всех ленинградцев, прямо в комнате. Он курил у горящей печи.

Его супруга ходить уже не могла — лежала. Со своим всегдашним рыцарством Художник отдавал ей часть своего блокадного пайка.

Хотел спасти любимого человека, но не спас ни ее, ни себя. Ученикам запомнились его последние слова: «Я не знаю, свидимся ли мы, но я точно знаю, что мы победим».

По словам художника Кушакова, видевшего Филонова в дни блокады, тот сохранял мужество до конца.

За неделю до смерти Филонова они встретились в очереди за граммами блокадного хлеба.

В ответ на жалобы полумертвых, замерзших людей уже смертельно больной, умирающий Филонов нашел в себе силы сказать: «Это временно — России только набирает силы. Скоро мы прогоним врага из своей страны».

Это последние слова художника, дошедшие до автора данных строк.

Филонов умер 3 декабря 1941 года.

Он умер как гражданин и патриот, простудившись на посту, который отвела ему война…

Художник, разделивший с миллионами своих сограждан все страдания беспримерной осады, мог бы разделить и место вечного успокоения в огромной братской могиле на Пискаревском кладбище.

Сестра художника Евдокия Глебова решила похоронить его рядом с могилами родных. Могильщики работали только за хлеб, а оторвать от себя блокадные граммы значило приблизить свою смерть.

Сестра пошла и на это.

Гроб из неоструганных досок сколотил скульптор Суворов (супруг Закликовской — тоже ученик Филонова).

Не все ученики Филонова, оставшиеся в городе, смогли проводить его в последний путь. Транспорта не было, трамваи стояли на заснеженных путях, и идти пешком через весь город — не было сил.

Филонов погребен недалеко от церкви Серафима Саровского на Серафимовском кладбище.

Сейчас на его могиле обелиск черного мрамора.

Мастер ушел от нас, и его эпоха ушла вместе с ним. Что оставил он нам — живым?!