Безусловно, Николай II был огорчен той дипломатической помощью, которую Англия оказала Японии. И еще больше огорчен тем фактом, что во время войны французские союзники почти не проявили к нему никакого внимания. Бьёркский договор стал отражением этой двойной досады и возродил дипломатию государей.

Однако по возвращении Николая II в Петербург министр иностранных дел граф Ламздорф, Витте, а также великий князь Александр Михайлович дали ему понять, что ослаблять связь с Французской республикой было безумием, так как «Франция является кассой».

Николай II признал разумность их доводов, договор не имел продолжения и не был подтвержден.

Вильгельм II затаил обиду на Николая II за то, что тот отступился от договора. По его мнению, это означало, что Николай II не был полновластным хозяином у себя в стране. И это мнение Вильгельма II оскорбляло царя, не говоря уж о том, что его не покидало впечатление, будто у Бьёрке его «обвели вокруг пальца». Была и другая рана, которая не затягивалась: его министры преподнесли ему урок.

Два императора еще встречались друг с другом несколько раз до 1914 года, но прежнего расположения между ними уже не существовало.

К тому же после смерти Христиана IX в 1906 году семейные встречи в Копенгагене уже не походили на встречи прежних добрых времен. Государственная дипломатия одержала верх над личными отношениями, которые лишь на короткий срок возродились на Бьёрке. Дипломатия имперских дворов умерла вместе с Христианом IX. Христиан X пытался возродить былые отношения, но безуспешно. В 1915 году, то есть в разгар войны, он направил Николаю II предложение восстановить порванные отношения с кузеном Вилли. И во второй раз по инициативе кайзера предложил Николаю II прислать эмиссара в Копенгаген. Однако царь резко оборвал эти попытки к сближению. В конце 1916 года стоял вопрос о поездке А. Д. Протопопова в Копенгаген, но достоверных сведений о целях визита нет, и не известно, состоялся ли он.

Тем временем русско-германские отношения сильно ухудшились из-за Балканских войн, которые и привели к первой мировой войне.

До этого времени политика России основывалась на наличии особого союза с Францией, дружественных отношениях с Германией, соглашении о статус-кво по балканским делам с Австро-Венгрией и относительном сотрудничестве с Англией, которое прервалось из-за англо-японского союза, заключенного в 1902 году, и кризиса на Дальнем Востоке.

Это равновесие было поколеблено усилением англонемецкого соперничества на море. Причиной тому послужил вызов, брошенный кайзером британскому превосходству на морях; английское правительство вынуждено было придерживаться «two-powers-standard» (тоннаж английского флота должен был быть равен тоннажу двух других соперничающих иностранных флотов, вместе взятых). Тогда под влиянием Франции Англия пошла на сближение с Россией, и по инициативе англичан начались переговоры между Артуром Никольсоном и А. П. Извольским.

Соглашение, заключенное в августе 1907 года, фактически привело к разделу Персии на две зоны влияния; Англия сохранила свои позиции в Афганистане, но отступилась от Тибета. Во время этих переговоров Николай встретился с Вильгельмом II, чтобы как-то смягчить враждебность, возникшую в их отношениях в связи с невыполнением Бьёркского договора, но, говоря по правде, соглашение, заключенное с англичанами, мало этому способствовало. Чтобы несколько затуманить значение последнего соглашения, Франция и Россия подписали соглашение с Японией, но это не смогло обмануть рейхсканцлера Бернхарда Бюлова, который увидел в нем дурное предзнаменование для будущего мира в Европе, несмотря на неоднократные заверения Николая II в нерушимой дружбе с Германией.

Нет сомнений, что царь не хотел настраивать против себя кайзера, и Столыпин прекрасно выразил его мысль, напомнив, что у русского орла две головы: одна повернута к Востоку, другая — в сторону Константинополя. Союз с Англией мог способствовать выходу к проливам.

Однако визит Эдуарда VII в Ревель в 1908 году, за которым вскоре последовал приезд президента Фальера, закрепил это Тройственное согласие, которое было подкреплено на следующий год двойным визитом Николая II — в Англию и во Францию.

В этом заключался своего рода парадокс, который не преминули подчеркнуть английские либералы и Э. Вайан во Франции: столыпинская реакция была в самом разгаре, а западные демократии, вступившие в союз с самодержавием, стыдливо закрывали на это глаза.

Правда, в Третьей Думе оппозиция, а именно кадеты, бурно аплодировала этим соглашениям с парламентарными режимами, считая, что их порядки могут быть восприняты в России. И, как отмечал историк Милюков, они помогли укрепить позицию России именно там, где находились корни русской культуры, — в Константинополе.