Под надзором православной церкви находились также католицизм в Польше и протестантизм в Прибалтике; об этом свидетельствует само определение этих религий как «иноверные исповедания». Правда, в России отправление христианских культов было свободным, однако православная церковь имела привилегии обращать в свою веру. При Александре III Евангелический союз обратился с жалобой по этому поводу, требуя полной свободы христианских вероисповеданий. Победоносцев ответил, что такая свобода существует, «за исключением свободы неограниченной пропаганды». Россия связала свою судьбу с православной церковью, и ее следует ограждать от опасности, ибо, по мнению Победоносцева, католическая и протестантская церковь не отказались от своей склонности к господству, не говоря о том, что лютеранство и католицизм, в частности, угрожают единству государства: первое — в Латвии, второе — в Польше и Литве. Победоносцев считал, что нельзя позволить другим церквам отнимать у православной церкви ее детей.

В балтийских провинциях проводилась политика ослабления влияния традиционных вероисповеданий, чтобы потом легче было проводить русификацию. Естественно, такой же строгий надзор осуществлялся в отношении униатской церкви на Украине, а также армянской церкви, что воспринималось народами как ущемление их национального самосознания.

Религиозная реакция распространялась и на раскольников — староверов и различные секты, например духоборов, осуждающих чрезмерную ритуальность большинства православных обрядов и таинств. Они называли себя духовными христианами, отличались пренебрежением к традиционным формам культа и отрицали духовенство. Раскольники идут на плаху за то, что крестятся двумя пальцами, говорили они; мы не крестимся ни двумя, ни тремя пальцами, а стремимся лучше познать Господа. Духоборам приписывалось изречение, что правительства существуют лишь для скверных людей; они же должны повиноваться лишь вечному закону, начертанному Богом в их сердцах. Они ратовали за непротивление в ответ на несправедливость.

Эти простые идеи есть и у Льва Толстого; он тоже ищет истину в Евангелии и желает приветствовать ожидаемую революцию словами любви. Он призывает нового царя Александра III пощадить убийц его отца: «Для того чтобы бороться с ними, надо бороться духовно. Их идеал есть общий достаток, равенство, свобода. Чтобы бороться с ними, надо поставить против них идеал такой, который бы был выше их идеала, включал бы в себя их идеал».

Но его не слушают. Его даже не слышат, поскольку царь — Александр III, так же как позднее и Николай II, — изолирован от остального мира семьей, двором и правительством. Таким образом, пресловутое царское всемогущество — в какой-то мере воображаемое. Князь Трубецкой в 1900 году писал:

«Существует самодержавие полиции, генерал-губернаторов и министров. Самодержавия царя не существует, так как ему известно только то, что доходит до него сквозь сложную систему «фильтров», и, таким образом, царь-самодержец из-за незнания подлинного положения в своей стране более ограничен в реальном осуществлении своей власти, чем монарх, имеющий непосредственные связи с избранниками народа».

Самодержавие своим консерватизмом способствовало появлению как терроризма, так и непротивления насилию. При правлении Александра III политическая полиция — охранка не желала проводить различия между террористами и непротивленцами. И тех и других осуждали, отлучали от церкви, отправляли на каторгу в Сибирь. В этом отношении власть самодержавия казалась неограниченной.

Под влиянием своего воспитателя Победоносцева Александр III весьма чувствителен ко всему, что может поколебать устои самодержавия. Враг обозначен — это все публицисты и писатели, зараженные западными либеральными идеями в их крайнем выражении — нигилизме и социализме, которые на практике чисто по-русски обернулись террором. Эти идеи проникают даже в высшие круги бюрократии. Как говорил реформатор И. Самарин, «бюрократ — это дворянин в мундире, а дворянин — бюрократ в халате». И вот эта бюрократия заражена идеями с тех пор, как Александр II ввел «реформы».

В 1881 году, именно в тот год, когда был убит царь, появился словарь В. Даля, высокоэрудированного лексиколога без особых политических пристрастий, который ввел в свой труд понятие «либерал». Он определял либерала как «политического вольнодумца, желающего большей свободы народа и самоуправления». Уже само это определение Александр III и такие теоретики самодержавия, как К. Победоносцев, граф Д. Толстой, М. Катков, В. Мещерский, рассматривают как подрыв или угрозу. Ведь вместе с реформами либеральные идеи проникли в бюрократический аппарат, в частности в Государственный совет — этот питомник бюрократии, — члены которого выбираются самим государем. В иерархии государственных институтов Совет является органом, через который проходят все проекты законов, представляемых царю, в том числе и одобренные им; это своего рода форум, где обязательно обсуждаются все государственные вопросы, причем со знанием дела, ибо 46 % членов Совета — люди с высшим образованием.

Александр III считает, что либерализмом заражена вся система, так как даже в самых близких ко двору инстанциях принимались обсуждать и спорить по любому поводу. «Целесообразнейшим… средством было бы учреждение такого официального… издания, которое давало бы руководительные взгляды на каждый предмет», — говорит Козьма Прутков, персонаж, выдуманный Алексеем Толстым. Фактически режим попадает в ловушку собственного определения.

Государь — «самодержец», по сути, сам себе хозяин — так определено Богом. В отличие от католических государей, он не отчитывается перед главой православной церкви и у него нет никаких обязательств перед дворянством. Государство является чем-то вроде его вотчины, он обеспечивает его нормальную деятельность на благо русского народа. Если он преступает грань — он деспот, как Павел I. Ограничить его собственную власть? Даже если бы он помышлял об этом, извне внушить ему это нельзя.

Теоретически, однако, он мог бы сделать такой шаг, какой едва не сделал Александр II.

Николай II усвоил эти принципы и свято придерживался их, никогда не стремясь ограничить свою власть. И если его заставили пойти на это в 1905 году, то в 1917 году он предпочел отказаться от престола, чем еще раз поступиться своей властью.

Александр III, отец суровый и угрюмый, в отношении маленького Николая был сама нежность. Мать вела себя с сыном, как того требовал придворный этикет, а медведеподобный Александр потихоньку пробирался в детскую, чтобы приласкать мальчика. И Николай в юные годы обожал своего «отца-ирода», который вставал в 7 часов утра, мылся ледяной водой, выпивал чашку кофе и надевал крестьянскую рубаху. Настоящий русский мужик. И какая сила у этого великана… Своими императорскими пальцами он сгибал серебряный рубль, а однажды на своих плечах держал крышу вагона-ресторана, рухнувшую, когда в результате покушения революционеров поезд сошел с рельсов, и таким образом спас жену и детей, не проявив при этом даже особого волнения.