Сац Наталия Ильинична
Шрифт:
– Начнем со знакомства: капитан Леонид Райхман. Он положил перед собой мое «дело», откровенно любуясь своими холеными руками. Впрочем, строение ногтей напоминало… коготки. С их остротой кто-то явно перестарался.
Даже не могу понять, чем он так раздражал меня. Вероятно, тем откровенным самолюбованием, которое сквозило в каждом его движении. Сейчас он заговорил снова, и я отметила изысканные обороты его речи, красивый бархатный голос– Наслышан о вашей эрудиции, незаурядном знании немецкого языка. Как бы вы перевели мою фамилию? Может быть, вы не дослышали – моя фамилия – Райхман (это он произнес величественно).
Отвечаю буднично:– Райхман – богатый человек… Он капризно полуулыбнулся:
– В моем переводе Райхман – государственный человек…
Видя, что он недоволен, я решила не умалять его желания быть «государственным» и добавила:– За три года пребывания в изоляции я, может быть, кое-что и забыла. Простите.
Вероятно, он несколько смягчился и сказал снова нарочито приветливо:– Вы повидали много стран на Западе, а Восток никогда не вызывал вашего интереса?
Что за странная шутка?! Неужели он не понимает, что я готова выть, как собака, повторяя одни и те же слова: до-мой, до-мой, хочу до-мой… Но взяла себя в руки и ответила как можно спокойнее:– Восток сейчас очень далек от моих желаний. Он привстал, явно щеголяя своей мужественностью в сочетании с тонкой талией, и спросил деловито:
– А что бы вы сказали, если бы мы послали вас в Алма-Ату?
Я почему-то почувствовала себя усохшей, старой мышью, которую ангорский кот то и дело вытягивает из норы за хвост своими острыми коготками, а потом, тоже для развлечения, запихивает ее обратно. Но, как ни странно, точно помню, что ответила с достоинством:– В ответ на ваше предложение отправить меня в Алма-Ату, отвечаю: в Москве взяли, в Москву и верните…
Он рассмеялся. Потом сел поудобнее в свое кресло и сказал почти игриво:– Вы – забавный собеседник. Хотя подчас забываете о необходимой в вашем положении дистанции. Однако я и стремился к доверительной беседе. Как я понял, вы, кажется, намекнули на возвращение в Москву?
Я угрюмо промолчала. Это вам будет трудно заработать, но попробуйте. Говорят, вы не лишены чувства риска?! Мне вдруг стало страшно: я поняла, что Рейнике-лис в сравнении с ним – жалкий недоносок. Это был сложный человек, и я сказала себе: стой, смотри и удивляйся. Видя, что я растеряна, с высоты своего величия он вдруг вонзил свои когти в то, что его действительно интересовало:– Ваша единственная надежда на свободу – абсолютно доверительно сообщить нам все известные вам факты об опасном преступнике Вейцере…
У меня все перевернулось внутри: он предлагал мне свободу за клевету?! Его мое состояние, видимо, вполне устраивало, и он продолжал:– Вы ближе всех других могли долгое время наблюдать его. Надеюсь на вашу откровенность и помощь…
У меня чуть не отнялся язык. Я уже писала, что мой первый следователь Русинов со мной о Вейцере никогда не разговаривал. Не разговаривал и Кобулов. Случайная болтовня в Бутырках о том, что Вейцер арестован, никак не приживалась в моем сознании. Во мне он жил как всеми уважаемый, горячий патриот… Я вспомнила… когда он лежал на операции, и я еще не смела поехать в больницу, зазвонила правительственная «вертушка»:– Слушаю…
– Кто говорит?
– Наталия Сац.
– Супруга товарища Вейцера?
– Да.
– Товарищ Вейцер на операции?
– Да.
– Говорит Сталин. Когда товарищ Вейцер откроет глаза после наркоза, передайте ему от меня привет…
Карусель аналогичных воспоминаний бешено закрутилась в моем мозгу. Вихрем пронеслось воспоминание о спектакле «Сережа Стрельцов» в Детском театре. Вейцер сидел среди детей в партере. В правительственной ложе – Н. С. Хрущев и Н. А. Булганин. Булганин в перерыве пожурил меня, заметив среди детей Вейцера, за то, что я не пригласила его в правительственную ложу:– Вы что, не узнали любимца партии товарища Вейцера? Ему не положено тесниться в толпе ребят.
Тогда я еще не была замужем за Вейцером, но уже крепко с ним дружила, и, конечно, его интерес к детям особенно располагал меня к нему. Но прочь, прочь воспоминания! Бороться! Как он посмел назвать его опасным преступником?!?? Я была так возбуждена, что вскочила с места, рискуя приговорить себя к еще более тяжелым испытаниям. Но тут, к счастью, раздался телефонный звонок. Райхман поднял телефонную трубку, и лицо его моментально преобразилось: